“Мы не можем изменить то, откуда мы пришли. Но мы можем выбрать, куда идти дальше.”
(c) “Хорошо быть тихоней”, 2012г.
На улице начало темнеть. Сквозь облака проскальзывали лучи падающего за горизонт солнца, осенний ветер взлохмачивал волосы. Прохладно, но не холодно, даже хорошо. Бонхи не застегивала куртку, надеясь, что сможет немного остыть, хотя всё равно поражалась Новичку: он прогуливался в легкой кожанке, ничуть не вздрагивая и не ёжась. У Бонхи было оправдание – она нервничала, но Тэхен, кажется, сам по себе был достаточно устойчивым к низкой температуре.
Неужели это всё из-за того, что он постоянно бегает?
Бонхи хмурится, отводит взгляд.
О чем она вообще думает?
Тэхен садится на шезлонгах у наполовину пустого бассейна, видимо, спущенного на зимний период. Ночная подсветка вместе с уличными фонарями и светом из дома создавали уютную атмосферу даже во дворе. Несколько студентов выходили покурить или попросту прогуляться, но большинство оставались внутри, выпивая и веселясь.
Бонхи садится напротив, на точно такой же шезлонг. Вообще не знает, стоит ли ей первой начинать разговор – Тэхен ведь был инициатором. Но он, кажется, не особо торопится – медленно достает сигарету из пачки, подносит красную зажигалку к кончику и делает первые затяжки.
— Как давно ты знаешь? — спрашивает совершенно спокойно, смотря куда-то в ноги Бонхи.
Ох… нужно быть с ним честной, да? Почему-то кажется, что Тэхен – тот человек, который с легкостью может вычислить вранье.
Не то, чтобы Бонхи хотела ему врать. За Намджуна просто немного страшно.
— Ну-у-у… кхм… с Дня открытых дверей, — тихо отвечает и смотрит по сторонам, как будто она впервые в жизни на улице оказалась.
Не привыкла она к серьезным разговорам.
— М, — кидает Тэхен и выдыхает дым. — Кто тебе сказал?
— Никто.
Наверное, слишком резко.
Тэхен тут же поднимает взгляд.
— Ты весь день была в актовом зале. Значит, тебе кто-то сказал…
— Я не буду выдавать имен, — хмурится и скрещивает руки на груди.
Тэхен неотрывно смотрит на Бонхи, и она старается не нервничать под его пристальным взглядом.
— Кто?
— Я не скажу.
Новичок скрипит челюстью, но затем тяжело вздыхает и закатывает глаза. Он трет пальцами переносицу, мотает головой и раздраженно делает затяжку, смотря на бассейн.
— Потому что захотел.
Бонхи хмурится.
— Что… захотел?
— Я нарисовал жвачку, потому что захотел нарисовать жвачку.
Вот так… просто?
Бонхи щурится, открывает рот, не понимая Тэхена от слова совсем.
— И это… всё?
— А что ты еще хочешь? — морщится Новичок, прижимаясь губами к сигарете.
— Не знаю. Как-то… банально.
— Открою тебе секрет – не у всех картин есть смысл.
— Но ты мог нарисовать спичку, — задумчиво рассуждает Бонхи, потирая пальцами подбородок.
— Я не хотел рисовать спичку, — тон у Тэхена, словно режиссер только что оскорбила его.
— Ты мог нарисовать что угодно.
Новичок закатывает глаза и тяжело вздыхает.
— Мог. Но я нарисовал то, что нарисовал. Я видел, что рисуют остальные – тупую абстракцию и примитивные пейзажи, — он кривит губами и ладонью с сигаретой указывает на дом Чимина. — Но как часто ты видела картину жвачки?
Бонхи втягивает воздух в легкие, чтобы оспорить его ответ, но затем прокручивает в голове всевозможные музеи и выставки, на которых она присутствовала. Если так подумать, то она действительно… не видела картин с жвачками, а уж тем более с “Хуба-Бубой”. Даже в университете никто из студентов не прославлялся тем, что рисовал нечто столь… приземленное.
— Не очень…
Тэхен удовлетворенно фыркает и встает.
— Вот именно, — он тушит сигарету о подошву, а окурок выкидывает на газон, не особо заботясь о том, что так, вообще-то, неприлично, и что он, вообще-то, в гостях. Новичок засовывает руки в передние карманы джинс и кивает в сторону баскетбольной площадки. — Пошли туда.
Бонхи не хочет перечить – послушно поднимается и идет следом. Скрестив руки на груди, она всё еще усиленно думает над объяснением, что предоставил ей Тэхен, и её… что-то смущает.
Под “что-то” она имеет в виду “всё”.
— Но я также часто не вижу картин… не знаю… сигарет, к примеру, — жмет плечами и вызывающе смотрит в затылок Тэхену.
— Сигареты – убивают людей. Плохая ассоциация.
— А жвачка?
— Жвачка – то, что успокаивает.
Бонхи восторженно вздыхает и оббегает Новичка, шагая задом перед ним. Тэхен вопросительно выгибает бровь, не останавливаясь.
— Хочешь сказать, что я тебя успокаиваю? — ухмыляется Бонхи, сама не зная, откуда столько смелости и желания подколоть Тэхена.
— Ты меня пиздец как раздражаешь, — кривится Новичок. — Ты даже сейчас от меня отлипнуть не можешь.
— Я не отлипаю, потому что я хочу узнать ответ.
— Я тебе уже всё сказал.
— Мне не нравится твой ответ.
Интересно, Тэхен считает до десяти, чтобы успокоиться, или мысленно представляет, как усердно душит режиссера?
Но он резко останавливается, и Бонхи приходится затормозить. Новичок долго смотрит в упор, источая сплошное раздражение и желание избавиться от надоедливого режиссера как можно скорее, но что-то его удерживает, не дает завершить разговор и в очередной раз убежать.
— И какой ответ тебя устроит? — спрашивает Тэхен, выжидающе смотря на растерянную Бонхи. Она молчит, а Новичок ухмыляется и подходит ближе. — Ты думаешь, что я нарисовал жвачку из-за тебя, так? Ты это хочешь услышать?
Бонхи нервно сглатывает.
— Н-нет…
Тэхен фыркает и проходит мимо.
— А сама требуешь от меня честности.
— Ладно-ладно! — сдается Бонхи и оборачивается, замечая на себе заинтересованный взгляд Тэхена. — Может… может, это и хочу услышать. Мне… меня никто никогда не рисовал. И… и я знаю, что ты… что ты называешь меня Жвачкой. А потом я узнаю это. Я хотела… подтверждения, — сглатывает, отводя взгляд. — Подтверждения, что… меня действительно кто-то нарисовал… хоть так.
Что она вообще только что сморозила?
Сердце так стучит, что, кажется, её сейчас вырвет. Бонхи не уверена, что сказала то, что думает, что выразила то, что хотела, но, по крайней мере, она вывалила то, что разъедало изнутри, начиная с Дня открытых дверей.
Она и сама не уверена, какого ответа от него ожидала.
Прохладный ветерок хоть чуть-чуть помогал не сойти с ума и не сгореть со стыда. Правда, Виски Сауэр были бы намно-о-ого лучше.
Но всё, что она получает в ответ от Тэхена, это озадаченное:
— Чего?
Боже, где Чимин, когда он так нужен? Неужели он и вправду единственный человек в мире, который может перевести мысль режиссера правильными, подходящими словами?
Бонхи краснеет еще больше, надеясь, что в тусклом, уличном освещении Тэхен не видит, насколько её щеки горят.
— Ты всё слышал, — бурчит, хмурясь и всё еще отказываясь смотреть на Новичка.
— Слышал, но нихрена не понял, — ухмыляется Тэхен и заходит на площадку.
— Потому что ты тупой…
Новичок останавливается и, поджав губы, внимательно смотрит на Бонхи, что зашла следом.
— Что-что ты сказала?
— Кхм, говорю, что закат сегодня красивый…
— Солнце уже село, — фыркает Тэхен и двигается в сторону противоположного угла, где лежало несколько баскетбольных мячей.
Черт бы его побрал.
Идиотские месячные, идиотский алкоголь. Поэтому она так смущается? Бесится? Толком даже понять не может, что с ней происходит… Почему Бонхи так волнует его ответ? Почему она так хочет услышать от него, что… да. Да, он нарисовал жвачку не из-за ассоциаций со спокойствием, не из-за оригинальности композиции, а из-за Бонхи.
Что ей это даст? Удовлетворение собственного эго? Подумаешь, Новичок нарисовал что-то, что связано с ней, что с того? Он всё равно такой же козел…
— Твои брат с сестрой, — вдруг говорит Тэхен, набивая мяч. — Вы не похожи. Они… они реально твои брат и сестра?
Бонхи тяжело вздыхает. В принципе, ожидаемо, что ему станет интересно.
— Да. Но… м-м-м… они не родные. Сводные.
Тэхен хмурится, вопросительно наклоняет голову и продолжает набивать мяч.
— Сводные?
— Да. Не люблю, когда их так называют, — Бонхи садится на резиновое покрытие, спиной облокачиваясь об оградительную сетку.
Тэхен ничего не отвечает. Он пробует забить в кольцо, но у него не получается. Он задумчиво набивает мяч, Бонхи внимательно следит за ним.
— В столовой… Седжун упомянул твоих родителей…
Что?
Он… запомнил?
Бонхи и сама не особо помнит.
— Ты о чем?
— Когда ты меня “защищала”, — он ухмыляется и одной рукой имитирует кавычки.
Любопытство со стороны Тэхена – это что-то, мягко говоря, необычное. Ему ведь всегда плевать на всех и вся. Если Ханби не влазит в жизнь других студентов только из-за того, что она не видит смысл общаться с теми, кто ей не нравится, то Тэхен… Тэхену никто не нравится. Он всегда держался в стороне даже во время репетиций, когда труппа увлеченно обсуждала, кто кого бросил или кто с кем переспал.
Поэтому Бонхи осторожно спрашивает:
— Зачем тебе это?
Тэхен небрежно жмет плечами.
— Мне интересно.
— Всё тебе интересно…
— Но мы же друзья? — он дергает бровью, ухмыляется и вновь кидает мяч в кольцо – в этот раз попадает. — Что здесь такого, если я хочу узнать о своем друге больше?
Бонхи закатывает глаза. Иногда его очень легко расшифровать, но иногда он – одна из самых таинственных загадок, которые только можно встретить.
Он реально хочет с ней сдружиться? Настолько, что не прочь подробнее узнать о семейном древе?
Бонхи тяжело вздыхает, обнимая колени и смотря на кроссовки. Она прислушивается к далекому шуму музыки из дома, смеху и крикам; к шелесту деревьев и к стуку мяча, бьющегося о резиновую поверхность площадки.
Как же давно она не говорила об этом… вслух.
Удивительно, но сама Бонхи не прочь ответить на его вопросы. Обычно, если ей в лицо и говорили, что она отличается от своих братьев и сестер, она предпочитала уходить от разговора, но Тэхен… Тэхен был осторожен, и Тэхену хочется рассказать то, что происходит и происходило у неё в семье.
— Мои родители… мои настоящие мама и папа… утонули. Мне было пять, — музыка всё еще играет, ветер всё еще шумит, но стук мяча прекратился. — Они любили выходить в открытое море на яхте. Любили активный образ жизни. Тогда, они попали в шторм… и не выжили, — Бонхи касается щекой колен, смотрит на застывшую тень, что падает от Тэхена. — Я плохо помню, что было. Помню похороны. Помню, что много плакала. Чуть позже, меня удочерила пара. Они очень хорошо дружили с моими настоящими родителями, часто приходили в гости, — Бонхи задумчиво водит пальцем по шнуровке кроссовка, удаляясь в далекие воспоминания. — Наён, моя нынешная мать, не способна иметь детей. До меня, они приняли еще четверых. Анну и Хао ты видел, есть еще Сонми и Тэхо – самые старшие, — выдыхает Бонхи и откидывается назад, затылком касаясь ограждения. Она не смотрит на Тэхена, но чувствует, как он неотрывно, почти не дыша, наблюдает. — Наён и Вуджин – состоятельные люди. Очень, как ты уже понял. У них есть всё, что душа пожелает, но они не могут иметь детей, поэтому… что-то типа альтруистов? Знаешь, как Анджелина Джолли, — фыркает Бонхи, всё еще не оставляя в покое кроссовок. — Я – самая младшая.
Так пить хочется.
Бонхи прочищает горло, слегка ёрзает и вздрагивает, чувствуя, как холод проникает под футболку. Застегнувшись по самое горло, она прячет нос в вороте пуховика и засовывает руки в карманы.
Ужасное чувство – грусть. Не любит Бонхи грустить, а уж тем более вспоминать своих настоящих родителей.
Тэхен так долго молчит, что, кажется, он забыл, как говорить. Но тишину разрезает его низкий и неожиданно теплый голос.
— Мне… жаль.
— Всё в порядке, — мягко улыбается Бонхи.
— Об этом… кто-то знает?
— Все, — режиссер фыркает и жмет плечами. — Ну, типа, я не похожа на своих братьев и сестер, не похожа на маму и папу. Ты одним глазом их увидел, а уже начал задавать вопросы.
Тэхен щурится, смотря на Бонхи, и затем вновь начинает набивать мяч. Он о чем-то думает, вновь молчит.
Видимо, в шоке. Бонхи помнит, в каком шоке был Чимин, когда всё узнал. Он, в отличие от тихого и замкнутого Тэхена, не стеснялся выражать весь спектр эмоций, которые тогда его настигли. Ханби сочувственно хлопала по плечу, Намджун прижимал руку ко рту, а некоторые из одногруппников шептались, распространяя разные, не до конца правдивые слухи.
Но Тэхен… Тэхен словно прокручивал в голове сказанное Бонхи, стараясь докопаться до чего-то, понять что-то. Он кидал мяч в кольцо, промазывал, затем попадал, затем опять промазывал, но в какой-то момент он остановился, устало выдыхая.
Бонхи думала предложить вернуться в дом – всё-таки, она, в отличие от Новичка, не двигается и потихоньку превращается в неподвижную ледышку, но только она открывает рот, как слышит:
— Я побил своего отца… почти до полусмерти.
…а?
Бонхи застывает, с широко распахнутыми глазами смотря на Новичка.
Весь мир на секунду превратился в белый шум.
— ЧТО?!
Тэхен хмурится и осуждающе смотрит на Бонхи, которая тут же прикрывает рот рукой.
Черт, она даже… она даже не успела осмыслить сказанное Новичком!
И всё еще не может…
Бонхи хмурится, в упор смотря на Тэхена, который тяжело вздыхает и выпускает мяч из рук, позволяя ему катиться в неизвестном направлении. Он взлохмачивает волосы, достает сигареты и закуривает, пока подходит к Бонхи. Тэхен встает рядом, облокачиваясь об ограждение, и выдыхает дым вперемешку с паром.
— Я знаю, о чем вы сплетничаете. Знаю, что статью читали все, кому не лень, — фыркает Новичок, делая затяжку за затяжкой. — Ты ведь тоже читала, да?
Врать нет смысла, не сейчас… не тогда, когда Тэхен неожиданно решил открыться перед Бонхи.
— Да. Читала…
— И всё равно продолжила звать меня на роль, — он ухмыляется, краем глаза смотря на режиссера.
— Мне все равно, что о тебе говорят, — хмурится и отворачивается, взглядом цепляя мяч, который остановился у калитки.
— Я уже понял, — Тэхен тяжело вздыхает, засовывает руку в карман и затылком касается металической сетки, пуская дым в небо. — Мой отец… пьет. Много. Он… он часто напивался, бил мою мать. Бил так, что синяки не сходили неделями. Но в тот раз… в тот раз я не выдержал. Я потерял контроль, я… почувствовал, что могу дать сдачи, — напряженно рассказывает Тэхен, стряхивая пепел. Бонхи и сама не заметила, как неотрывно смотрела на него, стараясь увидеть и услышать всё, что творится внутри него. — Я почти… убил его. Убил бы, в принципе, если бы не мать, — Новичок ухмыляется и губами прижимается к фильтру. — Я не мог остановиться, не хотел останавливаться, но она остановила, — он сглатывает, нервно облизывает губы. Видно, что он словно говорит через себя, что он не хочет выдавать правду, но, с другой стороны… Бонхи ощутила в нем желание признаться, желание быть таким же честным, как и она перед ним. — Было много крови. Я… пришел в себя, когда увидел, как мама сидит над ним и плачет, как она вызывает скорую, — Тэхен пустым взглядом смотрел перед собой, как будто вновь находился там, перед избитым отцом. — Он лежал без сознания, а я… я хотел добить его, чтобы он, блять, сдох.
— Тэхен…
Бонхи встает, в порыве обнять его, но тут же останавливается, зная, что он ненавидит всё, что связано с физическим контактом, особенно, от чужих людей. Но Тэхен даже не заметил какого-либо движения – он выглядел подавленным, мрачным, озлобленным.
Таким же, как и в тот день, когда он впервые появился в университете.
Тот же тяжелый взгляд, то же напряжение и отстраненность. Холод, отрицание, изоляция. Тот Тэхен… тот Новичок стоял перед ней прямо сейчас, и вместо того самого БУМ, Бонхи переполняла боль и сочувствие. Желание утешить и показать, что он не один, практически взяло верх, но… необходимость попросить прощение резкой вспышкой охватило Бонхи.
— Прости…
Тэхен еле заметно хмурится.
— За что ты извиняешься?
— За то, что я… я же не знала, — она сглатывает, облокачивается об ограждение спиной и смотрит на свои белые кроссовки, которые так сильно контрастировали с черными туфлями Тэхена. — Не знала, а так кидалась на тебя. Преследовала, не отставала. У тебя в голове было совершенно другое.
Он ухмыляется, тушит бычок, растирая подошвой по покрытию.
— Нет. Не извиняйся.
— Но я…
— Идем, — он отталкивается от сетки и кивает в сторону дома. — Тебе холодно.
Бонхи шумно выдыхает, замечая пар, и движется за Тэхеном.
Они идут молча, смотря себе под ноги, но Бонхи понимает, что её волнует кое-что еще.
— Почему тебя сразу исключили? Разве твои мотивы не оправдывают тебя?
Тэхен кривится и смотрит на режиссера, как на ребенка.
— Университету плевать. Они не хотели портить себе репутацию из-за меня… Я, если честно, был не против остаться и без вышки, но мама не слушала, — Новичок глубоко вздыхает, хмурится и облизывает губы. — Через пару дней после моего исключения, она позвонила своему старому другу – вашему ректору. Они учились вместе… или что-то такое. Он согласился помочь, и меня взяли.
Бонхи останавливается, широко открывая рот, и смотрит на чересчур спокойного Тэхена. Он тормозит, вопросительно поглядывает на режиссера, и совершенно не удивляется её реакции. Он просто ждет, когда она всё переварит.
Теперь… теперь понятно, откуда такие слухи. Понятно, почему все только и говорили об этом… и понятно, почему так легко взяли Тэхена в один из самых престижных университетов искусства.
Но Бонхи не осуждает его, как остальные, ведь у него, всё-таки, есть талант, и он успел это доказать. Он сам сказал, что не хотел переходить в другой университет, что готов был остаться без образования, но, при этом, несмотря на высокие требования, на давление, на травлю, на случившееся в семье – он продолжает рисовать и учиться…
…он продолжает ходить на репетиции и играть так, что у Бонхи каждый раз пропадает дар речи.
Как? Как он это делает?
— Эй, — Тэхен щелкает пальцами перед лицом, раздраженно хмурясь. — Идем, или тебя тут оставить?
— Но как об этом узнали студенты? Как… как они узнали об отношениях твоей матери и… и ректора?
Тэхен хмурится, фыркает и закатывает глаза с неким разочарованием.
— Серьезно? И это ты называешь меня тупым? — ухмыляется Новичок и двигается дальше к дому, пока Бонхи медленно плетется следом, с шоком осознавая всё, что только что услышала. — У вас такие мудаки учатся с такими связями, что им ничего не стоит пробить меня. Мне даже интересно, кто-то уже знает мою группу крови или нет?
Ладно. Тут он прав. Если бы Бонхи очень сильно захотела, то смогла бы найти среди учащихся нужного человека. Может, кто-то так и сделал… Седжун с Грейсоном, например, или те третьекурсники с факультета ИЗО. Может, о Тэхене знают многие другие, просто не показывают.
Но никто из труппы ничего такого не рассказывал. Наверное, им особо и не интересно узнавать от третьих лиц что-либо о Новичке. Такие же, как и режиссер – лучше услышать с первых уст, чем с ненадежного источника.
— У тебя… очень хорошая мама, — тихо говорит Бонхи, поглядывая на Тэхена.
Он лишь ухмыляется.
— Спасибо.
— Нет, тебе спасибо… что рассказал… всё это.
Тэхен сглатывает, ничего не отвечает, но затем резко останавливается.
— Никому не говори. Хорошо? — он хмурится, в упор смотря на Бонхи, и так кивает.
— Д-да. Да, конечно.
— Чимину тоже.
— Никому.
— И своей семье…
— Я никому не расскажу, обещаю, — выдыхает Бонхи, надеясь, что Тэхен ей поверит. — Я знаю, что я довольно болтливая, но… но если ты меня просишь, то я сдержу обещание.
Новичок внимательно смотрит на режиссера, слегка прищурившись, но в нем всё равно ощущается намного больше доверия, чем раньше, что не может не радовать.
— Хорошо.
Тэхен вновь двигается в сторону дома, и Бонхи продолжает следовать его неспешному темпу.
— У тебя, кстати, есть… братья или сестры?
— Нет. Я – единственный ребенок в семье.
— А… друзья? — осторожно спрашивает Бонхи.
— После того, как переехал в Сеул – те, кто остались в Тэгу, иногда мне пишут. Но я редко отвечаю.
— Почему?
— А смысл? — ухмыляется Тэхен. — Мы вряд ли когда-то увидимся…
— Перестань, — хмурится Бонхи и закатывает глаза. — Ты же не на другую планету переехал. Они могут приехать к тебе или т-…
— Нет. Дело не в этом, — он мотает головой. — После того, как они узнали, что я сделал, они отдалились.
Бонхи кривится, словно она только что съела лимон, и расставляет руки в возмущенном жесте.
— Но… но почему?
— Единственные, кто хочет связываться со мной – репортеры. И еще парочку отбитых. Остальные же бояться. Я ведь побил члена семьи…
— Но ты… но это же… но они ведь не знают мотивов! — практически задыхаясь, бунтует Бонхи, чем заставляет Тэхена с подозрением покоситься на режиссера. — Ты им говорил вообще, почему такое произошло? Они ведь твои друзья! Они должны понять, что у тебя были весомые причины, чт-…
— А ты так веришь мне, — ухмыляется Тэхен и останавливается у небольшой лестницы, что вела к заднему выходу из дома. — Вдруг я тебе соврал? Вдруг я избил своего старика просто так? Просто потому, что мне нравится бить своего отца?
Бонхи хмурится, смотрит в глаза Новичку. Он наблюдал, ждал какой-либо реакции, стоял неподвижно, не обращая никакого внимания на шум, что доносился из дома, на холодный ветер и на пьяных студентов у бассейна.
Он, что, прикалывается? Тэхен так старается казаться жестоким и устрашающим, но… Бонхи всё равно не чувствует в нем угрозы. Вообще.
Как остальные могут видеть в нем что-либо опасное? Как?
— Какой тебе смысл врать мне? Чтобы показаться лучше, чем ты есть на самом деле? — Бонхи фыркает, скрещивая руки на груди. — Спешу тебя огорчить: я давно поняла, что ты засранец и козел.
В глазах Тэхена проскакивает еле заметное удивление и что-то… что лишь отдаленно напоминает облегчение. Он облизывает губы, внимательно всматриваясь в Бонхи, будто пытаясь вычислить, до конца ли она честна с ним, но затем выдыхает, ухмыляясь.
— И мудак.
Бонхи фыркает.
— Мудак – в первую очередь.
— Даже после того, как я всё тебе рассказал… ты всё равно не боишься меня? — он слегка щурится, ни на секунду не отводя взгляд от Бонхи.
— Конечно! Мне изначально было плевать на все слухи, связанные с тобой, и всё еще плевать. Спроси, кого хочешь – они отговаривали меня, используя статью, — хмурится режиссер, вспоминая переписки. Но затем она втягивает в себя воздух и с нескрываемым гневом смотрит на Тэхена. — Даже Чимин!!! Ясно? Да-да, Чимин! Тот самый, который тебе футболку подарил, и который скинул тебе видос. Иуда…
— Неужели? — наигранно удивляется Тэхен.
— Да! Он явно не хочет, чтобы ты знал об этом, но, знаешь, справедливость в этом мире имеет место быть, так что это ему за то, что он поставил на Намджуна, а не на меня… и за то, что он скинул тебе видос!
Тэхен смеется и…
О, Боже.
Тэхен… смеется?
Хрипло, тихо, простодушно. У него еле заметно дрожат плечи, его чуть-чуть наклоняет вперед, губы растянуты в улыбке.
Бонхи забывает о гневе, что пробудило в ней воспоминание подлых поступков от лица Чимина; забывает о чувственном разговоре с Новичком, о его странных вопросах и той правде, что она узнала…
…и просто смотрит на то, как Тэхен смеется.
Всего лишь каких-то пару секунд, это какое-то краткое мгновение, но почему-то оно ярко отпечатывается в памяти Бонхи… словно она сделала скриншот любимого момента из фильма; словно она вырезала красивую картинку из журнала; словно она выписывает из книги необыкновенную цитату.
Бонхи сглатывает, сжимая челюсти, и выдыхает, чувствуя совсем другой бум…
— Ты и вправду чокнутая, — улыбается Тэхен.
— Как… видишь, — отвиснув, отвечает Бонхи, и прикладывает руку к груди, чтобы успокоить собственное сердцебиение.
Тэхен хочет достать сигарету и перекурить перед тем, как они зайдут в дом, но из дверей вылетает разгоряченный Чимин. Он кричит на весь двор, что приготовил сюрприз, и чтобы все валили в гостиную как можно скорее.
Тэхен вопросительно косится на Бонхи, и та жмет плечами.
— Он любит такое.
Поднимаясь по ступенькам, она начинает снимать с себя куртку и мысленно прикидывает, сколько ей нужно выпить порций Виски Сауэр, чтобы заглушить эти незнакомые, но очень дурацкие чувства, но затем вздрагивает, замечая на своих бедрах косуху Тэхена.
Бонхи хмурится и смотрит на Новичка, который прижимает кожанку так, чтобы ягодицы режиссера были прикрыты. От такой близости можно ощутить яркий запах сигарет и одеколона, что удивляет Бонхи намного больше, чем сомнительные действия Тэхена.
— Тебе нужно в уборную.
Режиссер хмурится, не понимая, к чему он клонит, а затем бледнеет, вспоминая, что у неё, черт возьми, месячные.
Твою мать, она что… протекла?!
Бонхи краснеет так, что холод с улицы кажется летним ветерком. Она хватается за кожанку Тэхена, отворачивается и окидывает взглядом остальных студентов. Большинство были слишком пьяными, чтобы обращать внимание на режиссера, а остальная часть была заинтересованна объявлением Чимина.
— С-спасибо, — бурчит Бонхи, оглядываясь на Тэхена.
Но он всего лишь беззаботно жмет плечами, как будто ничего такого не сделал.
К нему подлетает Хенджин, от которого несет чем-то хуже, чем обычным пивом. Он жалуется Новичку, что тот куда-то исчез, и тянет в гостиную, говоря, что сюрпризы от Чимина пропускать ни в коем случае нельзя. Тэхен тяжело вздыхает и соглашается, по дороге хватая бутылку пива, и уходит, не оглядываясь на Бонхи.
Даже не пошутил… а ведь мог.
Бонхи ловит Чимина, который оставил всех в гостиной и направлялся к себе в комнату. Просит у него какие-то штаны, надеясь, что он не заметит кожанку на бедрах у режиссера, но помощник же такой, черт возьми, внимательный к деталям.
— Хм-м-м… вот это да, — ухмыляется Чимин. — А я думаю, куда это вы вдвоем исчезли…
— Это не то, что ты думаешь.
— О-о-о, ну да, — довольно хихикает Чимин и двигается в сторону своей комнаты. — Это ведь его кожанка, так?
— Может быть, — смущенно бурчит Бонхи.
— Так Тэхен, оказывается, джентельмен…
— Ты можешь просто дать мне какие-нибудь спортивки и заткнуться?
— Не могу, — широко улыбается Чимин и роется у себя в гардеробной.
Помощник кидает серые, спортивные штаны, которые Бонхи с трудом ловит одной рукой. Он даже находит пару новых, мужских трусов с бирками и протягивает режиссеру. Как бы вопросы от Чимина не раздражали, но он всегда знает, чем и как помочь.
— Спасибо, — бурчит Бонхи.
— Я ж надеюсь, ты всё мне расскажешь, да? — скрестив руки на груди, щурится Чимин и движется обратно в гостиную.
— Что-то расскажу…
— Что-то?! — он возмущенно вскрикивает и оборачивается. — Ну пиздец! Тэхен нарисовал с тобой картину, он отказался при всех признаваться, почему он это сделал, затем вы вышли куда-то, и ты вернулась с его кожанкой?!
— Блять, если ты не понял, то у меня – месячные! И он просто помог мне!
— Да я понял, что у тебя месячные! Я не понял, с чего это вдруг Тэхен такой добренький стал!
— А вот стал добреньким, и всё! Отстань! — кричит Бонхи и мчит в ближайшую уборную.
— Не отстану! — Чимин хвостиком бежит следом.
— Ты, блять, со мной в туалет пойдешь?
— Ты думаешь, меня смущают месячные? — фыркает помощник.
— Фу, Чимин, ты – отвратителен, — Бонхи хлопает дверью у него перед носом и поворачивает замок.
— Я не выпущу тебя со своего дома, пока ты мне всё не расскажешь!
— Ну вот и помру здесь, но ничего тебе не расскажу!
Чимин так громко восклицает, что его негодование слышно через музыку.
— Ты не посмеешь…
— Тебя там ждут! Вали отсюда!
— Ну ты и злюка…
Бонхи выдыхает с облегчением, когда слышит, как Чимин удаляется. Теперь можно заняться решением проблемы.
Размер у помощника примерно тот же, что и у режиссера. По крайней мере, трусы сели отлично. Бонхи вымыла пятно на штанах, простирала нижнее и закинула всё в сушилку. Выбрав нужный режим, она надела спортивки Чимина и проверила в зеркале, сильно ли видно, что это мужская одежда, а не женская. Но, в принципе, все и так пьяные, вряд ли кто-то заметит хоть какие-то изменения.
Тяжело вздохнув, Бонхи выходит из уборной, слыша восторженные крики и смех из гостиной. Даже интересно, что Чимин такого придумал.
Первым делом, она относит свою куртку и кожанку Тэхена в коридор. Затем – кухня. Ханби уже не было – она наверняка сидела с остальными, поэтому Бонхи пришлось как-то самой намешать то, что ей намешала подруга.
На вкус, вроде, получилось неплохо. Сойдет.
Бонхи устало вздыхает и возвращается в гостиную, и чем ближе она подходит к источнику хаоса, тем больше хмурится.
Студенты подвинули к широкому, кофейному столику всё, что хоть как-то могло служить стулом: диваны, кресла, пуфики, ящики от пива. На полу валялось несколько пустых стаканчиков, пустые пачки от снэков и башни упаковок от пиццы. Помещение заполнил характерный запах алкоголя и сигарет.
С колонок играла попса, пока на столе… возвышался Намджун. Он был так изысканно одет – в свободной, хлопковой рубашке, широких штанах и кроссовках. Весь в белом, словно он спустился с небес, дабы благословить непутевых грешников, но…
Но он, прижав кисти к талии и согнув ноги в коленях, имитировал курицу, кудахча и посвящая всего себя столь необычному исполнению. Все вокруг хлопали, смеялись, фоткали и снимали на видео, пока Бонхи стояла в проходе, думая, чтоит ли ей вообще пересекать этот круг ада…
Добавить комментарий