— …что?
— Мы с Нари – истинные.
Вуджин не двигается. На его лице смесь непонимания и злости. Брови сдвинулись к переносице, взгляд метался от Тэхена к Нари. У него заметно участилось дыхание, пальцы вцепились в джинсы на коленях. Дрожь в теле скрывала серая худи, а браслет на кисти неожиданно засветился, сигнализируя о повышенном давлении.
Нари никогда не видела, чтобы Вуджин был настолько бледным.
— Чего? — повторяет, явно отказываясь верить в то, что только что услышал.
Нари нервно облизывает губы, сморит на Тэхена, но тут же перемещает взгляд обратно на Вуджина. Знала, что будет нелегко. Знала, что скидывать всё на Тэхена – не лучший выход из ситуации. В её жизни было достаточно тревожных событий, и она думала, что готова ко всему.
Но как объяснить свободному брату, что его родной отец – её истинный альфа?
У неё ладони сложены в замок на голых коленях. Нари надела синюю юбку и белую, свободную блузу с короткими рукавами, чтобы не было так жарко. Но беседа, к которой они приближаются, пускает пару капель пота по её лбу.
— Вуджин, — прочистив горло, говорит Нари. — Вуджин, мы… мы не знали, что всё будет именно так. Это произошло всё спонтанно, и… и это…
— Вы сейчас разыгрываете меня?
— Нет, — холодно отвечает Тэхен.
В нем ощущалось напряжение, но в нем не было хаоса, как в Нари. Они подготовились к разговору, разыграли несколько сценариев, шли по его стратегии. Тэхен ведь общается с людьми, заключает сделки, «делает большие деньги» – как всегда хвасталась мама. Но отвратительная истинна, которую он был вынужден предоставить своему сыну, вызывала в нем ту же шаткую неустойчивость, что и присутствие Нари.
Тэхен сидел расслаблено, широко расставив ноги. На нем светлые, обыкновенные джинсы и бордовая рубашка-поло. Он не оделся так, как одевается на переговоры, но по-домашнему, чтобы расположить к себе. Тэхен смотрел исключительно на своего сына, локтем уперевшись в подлокотник и пальцами прикрыв губы. Он думал, анализировал, пытался предугадать и подобрать слова.
Но Нари с самого начала казалось, что с сыном ничего не сработает.
— Пап, — хрипло говорит Вуджин, наклоняясь чуть вперед и поднимая ладонь на отца. — Ты… ты серьезно переспал с моей сестрой? Ты в своём уме?!
Вуджин настолько резко повысил голос, что Нари вздрогнула. Он никогда не кричал. Разве что, когда проигрывал, мог в шутку взвыть; когда он ленился спуститься на первый этаж и звал через весь дом; когда сверкала молния, и он восторженно объявлял о снятой телефоном вспышке.
— Вуджин, — с упреком в голосе говорит Тэхен, но его сын подрывается на ноги с кресла.
— Это же бред! Ты только что развелся с Боми, а теперь… — Вуджин тяжело дышал, сжимал ладони в кулаки, смотря на отца. В нем мелькало разочарование, шок, гнев, и он не мог взять себя под контроль. — Ты её отчим, пап! Отец её! Ты что, совсем…
— Это не наш выбор, Вуджин, — хмурится Тэхен, слегка повышая тон.
— Думаешь, мне не плевать?!
— Вуджин, — Нари поднимается с дивана, выставляя руки в невинном жесте. — Тэхен не виноват. Никто не винова-…
— Знаете, что самое отвратительное? — шипит Вуджин. — Я всегда считал нас семьей, какой бы она ни была. Каких бы ты не приводил женщин, и как бы ты не ненавидела дом. А теперь я не знаю, кто вы мне. Ни ты, ни ты… я… мне надо на улицу.
— Вуджин, дай договорить, — Тэхен встает, пытается схватить за руку, но его сын вырывается.
— Не смей даже трогать меня.
— Вуджин!
Нари впервые слышит крик Тэхена. Прежде, как бы сильно его не выводила Боми, что бы не вытворяла Нари, как бы его не изматывала работа и не напрягала семья – он не кричал. Но его ярость, его растерянность и потеря контроля над ситуацией ломают и вынуждают действовать не так, как бы ему хотелось.
Нари кладет ладонь на грудь Тэхена, показывая ему, чтобы он остался, чтобы он не поддавался эмоциям, которые она с легкостью пропускает сквозь себя. Истинность позволяет настроить связь, благодаря которой Тэхен слушает, не слыша. Он моргает, челюсти сжаты, в нем боль и путаница, а еще…
Сожаление, что его собственный сын отказывается идти навстречу.
Нари мотает головой, останавливая Тэхена. Она хватает с кофейного столика свой телефон и выбегает на улицу, чтобы догнать брата.
— Вуджин, стой!
— Нари, отстань.
— Выслушай меня!
— Что еще? — он резко разворачивается, вынуждая Нари притормозить. — Что еще ты от меня хочешь?
— Вуджин, — она хмурится, ловит его взгляд, видит его красные щеки, его напряженные плечи. Нари обязана достучаться до него, иначе не только Тэхен потеряет сына, но она потеряет младшего брата. — Это… это всё… — она делает глубокий вдох, пытаясь собраться с мыслями. Думай. Думай. — Я тоже не согласна с этим и мне… тоже страшно. Я… я ломаю вашу семью, понимаешь? Не Тэхен – я. Я пришла в ваш дом и всё нарушила. Не моя мама – я.
В глазах Вуджина мелькает что-то, что напоминает Тэхена: желание защитить и оградить. Но злость не исчезает, пальцы нервно дергают рукава худи. Он, не привыкший к подобной тяжести, не знающий разрывающих на части эмоций, не может понять, что с этим делать и как с этим справиться.
На него вывалили суровую правду, и Вуджину теперь приходиться осмысливать её в одиночку.
— Нари, — он тяжело вздыхает, трет ладонями лицо, стараясь не дрожать, стараясь не распадаться. — Я как идиот. Я не могу закрыть на это глаза. Ты – моя сестра. Я всегда считал тебя своей старшей сестрой, — Вуджин сглатывает, опускает руки и смотрит на Нари с обидой, с неожиданным бессилием. — Кто ты мне теперь?
— Я не знаю, — отвечает честно, тихо.
— Я тоже.
Он не уходит. Вуджин стоит, неотрывно смотря на Нари, как будто он всё еще не может поверить в то, что его предали. Но его пауза, его согласие остановиться и выслушать говорит лишь о том, что есть еще шанс.
— Мы не знали, как тебе сказать, — неторопливо объясняет Нари, не боясь смотреть ему в глаза. — Но и скрывать тоже не хотели. Никто больше не знает, кроме личного альфолога Тэхена. Мы даже моему врачу не сказали.
Вуджин несколько раз моргает. Он понимает, что происходит, прекрасно понимает, что произошло, но он отказывается принимать тот факт, что иного выхода не было.
Хочет что-то сказать, но застывает. У него взгляд мрачнеет, когда он смотрит за спину Нари.
Оборачиваясь, она видит Тэхена – он выбежал во двор, но застыл на полпути. У него запах распространился по территории, не требуя покорности, а лишь мягко напоминая Нари, что он – рядом, что онне позволит ей нести этот груз одной.
Но у Вуджина другие планы.
— Пошли.
Нари хмурится, наблюдая, как брат удаляется, явно обращаясь к ней.
— Куда? Эй, Вуджин! — она бежит за ним, но оглядывается на Тэхена.
Он понимает, что его родной сын не хочет его видеть, не хочет с ним говорить и даже находиться в одном помещении. Тэхен никогда не настаивал и не заставлял, всегда давал выбор, давал волю, но это не означает, что ему всё равно. Сквозь невесомое расстояние, Нари чувствует до дрожи в костях, насколько сильно он ненавидит самого себя.
Она может остаться. Отпустить Вуджина, вернуться к Тэхену и быть с ним.
Но она не хочет рушить то, что держится на тонком волоске.
Нари следует за Вуджином.
Они молча идут в направлении к городу. Не останавливаются, не садятся на общественный транспорт. Вуджин куда-то шел целенаправлено, не оглядываясь и не оборачиваясь. Он не проверял, идет ли за ним Нари, но слышал её быстрые шаги.
Колокольчик над дверьми тихо звенит. Их встречает приятный аромат свежесваренного кофе и теплой выпечки. Светлые стены с фотографиями города, небольшие столики с гладкими, деревянными поверхностями, мягкие стулья. Из колонок доносится ненавязчивый лоу-фай, дополняясь звоном посуды. Бариста за стойкой приветливо улыбается.
Из всех мест в городе он выбрал шумное кафе? Почему?
— Два куска клубничного торта и два зеленого чая, — заказывает Вуджин и платит наличными.
Нари всё равно, что есть, что пить. В любом случае ничего не лезет.
Они садятся за столик у окна, друг напротив друга. Между ними маленький горшок с искусственным кактусом. Вуджин отодвигает его в сторону, поближе к сахарнице и салфеткам. Болтовня вокруг создает глухой фон – напоминание, что всё могло бы быть, как у обычных людей, как у обычных брата и сестры.
Когда им приносят заказ, Нари не шевелится, но замечает, с какой силой она всю дорогу сдавливала свой телефон. Выключив звук, она кладет его рядом на стол.
— Я всё еще не… не понимаю, как это возможно, — выдыхает Вуджин, наклоняясь ближе к столу и медленно разливая чай. — Ты же младше его на тринадцать лет.
— Пятнадцать.
Вуджин фыркает.
— Даже пятнадцать.
Он опускает чайничек, тянет сахарницу ближе к себе и кидает два кубика сахара в чашку. Он молча двигает контейнер к Нари, не спрашивая, нужно ли ей подслащать чай. Он знает, что она всегда кидает себе две чайных ложки сахара.
Пока Вуджин водит ложкой по дну, он хмуро наблюдает за тем, как кубики распадаются на мелкие частички, медленно растворяясь. До неузнаваемого подавленный, необыкновенно уставший, в мучительном смятении.
Нари прочищает горло, кладя руки на стол.
— Вуджин, — тихо зовет, смотря на кусок торта. Клубника ассоциируется не с очень хорошими вещами, но у Нари нет времени тонуть в жалости к самой себе. — Прошла всего неделя. Я сама всё еще пытаюсь как-то… как-то осознать это.
Звон ложки обрывается. Вуджин перестает мешать давно растворившейся сахар, поднимает взгляд на Нари, но затем вновь его опускает. Он тяжело вздыхает, кладет чайную ложечку на блюдце, просовывается пальцы сквозь держатель чашки и стучит указательным.
Так же делает и Тэхен, когда нервничает или думает.
Вуджин ведь его кровный сын, его плоть и дух. В нем отражается отец даже больше, чем Нари предполагала. Если в нем и есть что-то от Тэхена, то лишь самое светлое, чистое, словно отблеск солнечного лучика, каким Вуджин всегда сиял.
— Я чуть не сорвался, — неожиданно признается, хмуро смотря себе в чашку. — Я никогда ни с кем не дрался. Но… но мне хотелось врезать ему.
— Вуджин. Он не виноват. Ни в чем.
— Ты – тоже.
Нари моргает, поджимает губы.
— Да. Не виновата.
— Сначала мне хотелось кричать, — продолжает делиться чувствами Вуджин. — Затем – ударить. Думаю, это всё из-за предстоящего гона.
— У тебя гон через два года, — хмурится Нари. — Не скидывай всё на гон. Ты злишься на нас, и это нормально.
— Я злюсь на то, что я ничего не могу с этим сделать, что я… что я не знаю, что мне с этим делать.
Вуджин не стыдится, но волнуется, переживает.
— Если ты никому не расскажешь, то никто не узнает.
Он поднимает взгляд на Нари, и ей не нравится то, насколько он потухший, насколько он блеклый.
— Почему ты защищаешь его?
— Потому что он – мой истин-…
— Да плевать, кто он тебе, — тихо, с упреком говорит Вуджин, крепче сжимая чашку. — Я помню, как ты вела себя, как ты к нему относилась. Всё, что заставило поменять твоё мнение о нем – течка? — он не ждет ответа, но Нари втягивает в себя воздух. Вуджин не позволяет сказать. — Нари, твой истинный – тридцатидвухлетний мужик.
— Я знаю…
Успокойся. Не нервничай. Нельзя показывать ему, насколько это сильно бьет по ней, насколько она сама всё еще не уверена в правильности, в рациональности принятых решений. Если Нари хоть чуть-чуть продемонстрирует собственные, бурлящие эмоции, то Вуджин разозлится еще больше, и тогда их семья окончательно перестанет быть семьей.
Нари же старше, Нари же должна быть мудрее.
— Посмотри вокруг, — вдруг просит Вуджин. — Видишь молодых девушек со стариками? Видишь хоть кого-то, кто напоминает тебя и папу?
Нари не хочет, но послушно окидывает взглядом помещение.
Недалеко за столиком три студентки, что весело обсуждали недавнюю вечеринку и опохмелялись чаем, заедая сэндвичами. Рядом с ними – молодая пара, парень и девушка, возраста Нари, может, чуть старше. Они мило хихикали, кормили друг друга с ложечки и фотографировались на фронтальную камеру. В углу двое взрослых, с кольцами на безымянных пальцах. Тихо общались, что-то планируя или о чем-то совещаясь. Пару детей с родителями и одна одинокая бабушка, попивающая кофе и читающая книгу.
В груди сжимает. В животе воротит. Зубы впиваются во внутреннюю стенку щеки до боли, почти до крови.
— Нари?
— Нет. Не вижу.
— Вот именно.
— Вуджин, я… я не знаю, что будет дальше, — сглатывает Нари, смотря на брата. — Как всё дальше сложится. Тэхен хотел отправить меня в Европу, на учебу, после того, как я закончу школу. Но я отказалась.
— Почему?! — вскрикивает громче положенного, из-за чего на Вуджина оглядываются студентки.
— Потому что я не могу быть далеко от него, — тихо, хмуро отвечает, чувствуя в собственном тоне ни то болезненную смиренность, ни то сердитый холод. — Меня тянет к нему, как и его – ко мне. Ты же слышал о феномене истинных, правда? Мы с ним… — Нари делает паузу, прежде, чем медленно произнести вслух то, что неожиданно разъедает её изнутри. — Мы с ним пара до конца жизни.
— Ты не можешь выбрать другого? — возмущается Вуджин. — Нари, ты мне сама всегда твердила – выбор есть всегда. Истинные вы, не истинн-…
— Выбора нет, — выдыхает Нари, откидываясь на спинку стула. — Я много читала об этом, натыкалась на разные истории людей, которые пытались разорвать эту… эту связь. Никакое расстояние не спасет, никакие сторонние партнеры, ни… ни вазэктомия, ни…
— Что такое вазэктомия?
— Стерилизация. Человек становится, проще говоря, бесплодным.
Вуджин на секунду стихает, переваривая услышанное.
— Чем больше ты это отрицаешь, — продолжает Нари, — тем хуже ты делаешь самому себе и своему партнеру. Ты не принимаешь его, и жизнь превращается в ад.
Нари соврет, если не скажет, что не думала об иных партнерах. Но одна лишь мысль о том, чтобы бросить Тэхена, отречься от него, как от истинного альфы, переворачивала внутренности вверх дном. Метка на шее моментально начинала гореть, как будто кто-то приложил тавро. Внизу живота, в районе матки, неприятно сдавливало, а сердце билось в неровном ритме.
Нари не знает, почувствовал ли это Тэхен, но она надеется, что нет.
Вуджин откидывается на спинку стула, зачесывая волосы двумя руками, и шумно вздыхает.
— То есть… моей истинной может оказаться твоя мать?
У Нари по позвоночнику пробежался щипающий, раздражающий холодок.
— Не говори так.
— Что? Неприятно?
— Вуджин…
— Как бы ты отнеслась к тому, что Боми – моя истинная омега, старше меня на… сколько? Восемнадцать лет? — он щурится, ждет ответа, но Нари молчит. — Я так и знал.
— Пожалуйста, Вуджин, пойми меня, пойми своего отца, — сдается, в открытую просит, не зная, что ей еще можно сделать, что она должна сделать. — Он не хочет… он очень переживал перед тем, как сказать тебе. Он не хотел держать это от тебя в секрете.
— Спасибо, — фыркает Вуджин, скрещивая руки на груди.
— Он любит тебя. Тэхен любит тебя так, как меня ни мама, ни папа не любили, — сглатывая, говорит Нари, ощущая, как она завидует ему, как она бы хотела, чтобы у неё был такой же замечательный родитель, как Тэхен; чтобы он остался её родителем. — Он дорожит тобой, и он хочет сделать так, чтобы всё было хорошо.
— Но это невозможно, Нари.
— Почему?
— Потому что я не могу просто закрыть на это глаза. Мы живем в одном доме. И что будет дальше? Ты будешь спать с ним в одной постели?
Нари вздрагивает, прижимаясь спиной к мягкой обивке стула.
— Н-нет.
— Ты будешь целовать его при мне?
— Нет. Нет, я…
— Ты будешь вести себя, как моя сестра или как моя мачеха?
Нари замечает, как у неё дрожат руки, как она все последние полчаса трясет ногой. Сердце колотится так громко, что заглушает слова Вуджина. Резкие слова, наводящие вопросы, осознание их ситуации – всё это волной обрушивается на неё. В голове каша, и чем сильнее она старается собраться с мыслями, тем сильнее ощущает, что вот-вот сорвется.
Нари ничего не говорит, но делает то, что она так хорошо умеет делать.
Бежит.
— Нари!
Спасаясь от удушья, она летит не домой, не в тихий парк и не в ближайший переулок, где её никто не тронет, но к катку, к которому она добирается на автобусе за двадцать минут. Выключив звук на телефоне, Нари на автомате добирается до входных дверей. Не здороваясь с охраной и с присутствующими тренерами, просит дать ей запасные коньки её размера. Ни на секунду не останавливается, запрещая себе застывать на месте – чем дольше пауза, тем громче боль и отравляющая правда, что заполоняет её с головы до пят.
На льду двое спортсменов и один тренер, которые вопросительно поглядывают на Нари, что просто ездит по кругу. Никаких акселей и тулупов, никаких трюков и резких разворотов. Только шум режущегося льда о лезвие и остужающий холод. Пар со рта, мурашки по коже и работающие мышцы.
Нари не посещала каток с тех пор, как у неё начались первые симптомы течки. Больше недели перерыва – слишком много. Если бы была возможность, она бы каждый день надевала коньки, истощала бы себя до той степени, чтобы ноги дрожали, чтобы сердце колотилось. Так легче. Нари проще, когда она в движении, когда она не сидит на месте, когда она двигается, тем самым заглушая рвущийся наружу крик.
Несмотря на то, что она стала полноценной омегой – ничего не изменилось, если не ухудшилось. Обретение типа не сделало её жизнь легче, но тяжелее, труднее. Будучи ребенком, она не опиралась на запахи и феромоны, но на собственное желание.
Чего она хочет сейчас?
Действительно ли Нари хочет остаться с Тэхеном?
Действительно ли Нари хочет быть ему кем-то большим, чем просто приемной дочерью?
Кто в ней говорит? Омега или Нари?
По помещению разносится оглушительный свист. Все оборачиваются на тренера Пака, который стоял у бортика. На нем солнечные очки, которые он приподнимает при виде Нари. Он с осуждением смотрит на свою спортсменку, кривя губами и подзывая к себе. Он только пришел и не успел переодеться: в бежевом легком свитерке, в черных коротких брюках, что открывали его щиколотки, и черных оксвордах. У него на плече висела спортивная сумка, которую он скинул, чтобы недовольно поставить руки в боки при приближении ученицы.
— Добрый день, тренер Пак, — задыхаясь, хрипло здоровается Нари.
Он пристально осматривает фигуристку: тяжелое дыхание, красные щеки, слегка дрожащие пальцы, которыми она схватилась за края бортика. Тренер Пак красноречиво выгибает бровь, с прищуром смотря на Нари, что стыдливо отводит взгляд.
— Ну привет. У тебя разве не должна быть течка?
— Уже закончилась.
— Вот как? — переспрашивает, явно не веря. — У тебя всё хорошо?
Нари сглатывает, облизывает губы. Легкие горят после заезда. Сколько она вообще каталась? Полчаса-час?
— Нормально.
Тренер Пак не очень доволен ответом.
— Ты тут одна? — он тяжело вздыхает и оглядывает трибуны.
— Да.
Он наклоняется через бортик, чтобы посмотреть, в каких Нари коньках. Не свои.
Тренер Пак догадывается, что её «нормально» – это «плохо», но не давит, а лишь тихо спрашивает:
— Ты хочешь поговорить об этом?
Нари тут же мотает головой.
Тренер скрещивает руки на груди, щелкает языком. Он всегда помогал, всегда старался помочь, поддержать, чем сможет, но секретность Нари и её неготовность открывать собственную душу – сковывали и ограничивали.
— Тогда… хочешь поговорить о турнире?
Нари поднимает на него заинтересованный взгляд.
— Да.
— Ты точно хочешь учавствовать?
— Да.
— Обещаешь, что в этот раз без переломов?
— Я попробую, — честно отвечает Нари, хотя сама понимает, что еще одно позорное падение не пойдет ей на пользу.
Не говорит тренеру, насколько она благодарна ему за то, что он позволяет ей отвлечься. Обсуждение музыки, прыжков и выступления помогает вновь отыскать тот маяк, к которому она забыла дорогу. Тренер Пак, несмотря на то, что она стала омегой, обращается с ней так же, как и всегда – строго, честно и без поблажек. Он не разделяет фигуристов на сильных и слабых, но видит в каждом потенциал, который стоит раскрыть вне зависимости от типа.
Тренер Пак не осуждает.
Нари не хочет рассказывать ему то, что происходит у неё в семье. Но такое впечатление, что, даже если бы она и призналась ему в том, что её истинный альфа – это её отчим, старший на пятнадцать лет, тренер Пак бы не увидел в ней хрупкую омегу с тяжелой судьбой. Он бы не жалел. Возможно, посочувствовал, но не гладил по голове и не позволял распускать сопли. Он всё еще видит в ней талантливую фигуристку и всё еще верит, что она может одержать победу в больших турнирах.
Нари не может долго занимать каток – сегодня не её время. К тому же, у тренера Пака другие спортсмены, о которых он заботится не меньше, чем о Нари. Но он находит для неё минутку, чтобы успокоить, чтобы поговорить, ведь знает, что ей это нужно, то для неё это важно.
— У тебя всегда есть мой контакт, помнишь же? — спрашивает тренер, провожая до выхода с катка.
— Да, помню, — кивает Нари. — Спасибо Вам большое.
Он улыбается, кивает, открывает для неё дверь, пропуская на улицу. Но прежде, чем вернуться, он дарит ей еще чуть-чуть своего времени, осматривая с головы до пят.
— Хорошо выглядишь.
— Спасибо, — фыркает Нари. Слышать комплимент от тренера-омеги не так уж и плохо, как от альфы. — Сильно видно, что я изменилась?
— Не сильно, но заметно, — Чимин жмет плечами и слегка принюхивается. — Классный запах.
Нари удивленно вскидывает брови. Она совсем забыла, что отныне может вычислять запахи других людей. Немного принюхавшись, она восторженно распахивает глаза, когда ощущает приятный, освежающий аромат хвойного леса.
— У Вас намного лучше!
Чимин кривится, скрещивая руки на груди.
— Я не люблю его. Чувствую себя ёлочкой, которую обычно вешают в машине. Знаешь, да? Болтается на зеркале заднего вида.
— Никогда не видела.
— А, ну да, — Чимин закатывает глаза. — Тебя же всегда папа забирает. У такого человека, как мистер Ким, такой мусор в машине не водится.
— Вы только что сравнили себя с мусором?
— Ты многого обо мне не знаешь, — шутит Чимин, ободряюще хлопая Нари по плечу. — Возвращайся домой, но будь осторожна. Ты всё еще не научилась контролировать запах, да?
— Я забываю о нем.
— Это нормально. Но тебе лучше быть дома и не шастать одной, хорошо?
— Да, тренер.
— Встретимся в среду, — он машет на прощание, подмигивая. — Не забудь свои коньки!
— Я никогда их не забываю!
Входная дверь на каток закрывается.
Нари стоит недалеко от полупустой парковки, оглядываясь по сторонам. Лед на какое-то время притупил боль, вытянул лишнюю тревогу, но не избавил от насущных проблем, которые никуда не исчезли. В забытье нет решения, но есть шанс восстановить внутренний порядок.
Некуда деваться, некуда бежать, не к кому обратиться и не с кем посоветоваться. Да, это так. Нари вновь ощущает себя в глухом одиночестве со связанными руками. У неё есть подружки, прекрасные и замечательные Сонми с Джиён, но она не может рассказать им, что уже несколько раз переспала со своим отчимом. Тренер Пак, который наставлял и наставляет, которому не безразличны его спортсмены, может не понять. Врачи видят в ней лишь уникальный случай, достойный более тщательного исследования. Мама не послушает, а папа…
Нари хмурится, пока медленным шагом двигается в сторону автобусной остановки. Смотря себе под ноги, она вспоминает разговор, как папа оправдывался, делал вид, что ему не плевать, и почти не спрашивал о течке, но напомнил о:
— Нари я отправлял тебе подарки. Ты их получала?
— Нет. Какие… какие подарки?
— На Дни Рождения.
— Я ничего не получала.
— Но я отправлял тебе. Честно.
— Почему ты никогда сам не приходил?
— Потому что ты счастлива и без меня.
Нари всё еще не понимает, кого он пытается убедить: её или себя?
У них с мамой почти одна и та же отговорка – они хотят лучшего для своего ребенка, всегда хотели. Мама пыталась сделать из неё солдата, которому ни почем ни дождь, ни ветер, а отец строил из себя жертву, перекидывая всю ответственность на свою бывшую жену.
Оба полагались на Тэхена, ведь у него деньги, ведь он уж точно превратит жизнь в Нари в нечто волшебное, беззаботное и прекрасное. Никого не интересовало, чего хочет она, в чем она действительно нуждается.
Как бы они отреагировали на то, что он – её истинный альфа? Что бы они сделали?
Вуджин не очень хорошо принял новость. Как бы приняли они?
Присев на почти пустой автобусной остановке, Нари проверяет телефон. Тэхен звонил всего раз. Вуджин – шесть. Последний входящий – десять минут назад.
Возможно, она не очень правильно сделала, что поставила на беззвучный режим, но ей нужна была тишина и некоторый покой. Хотя бы ненадолго.
Тэхен всё равно знает, где она. Он всегда может проверить её гео-локацию. Может, он увидел, что она на катке, и решил дать время? Нари трусливо сбежала, и он всё равно не злится, не пишет, не требует вернуться.
Ты будешь спать с ним в одной постели?
Нари сглатывает, находит контакт Вуджина, нажимает на вызов и прикладывает телефон к уху. Всего два гудка.
— Алло?! Нари?!
— Не кричи.
— Ты почему убежала?!
— Потому что я не выдержала.
Чересчур честный ответ ощутимо удивляет Вуджина. Он нервно выдыхает.
— Ты где?
— Недалеко от катка.
— Помнишь площадку, где мы когда-то катались на качелях? Тогда еще сильный дождь пошел?
Нари хмурится, припоминая, как они решили встретиться после тренировок, чтобы погулять и съесть большую пачку чипсов на двоих.
— Возле круглосуточного магазина?
— Да. Подойдешь?
Вуджин готов к отказу, но Нари сбежала не потому, что хотела наказать или сделать больно, но потому, что у неё не осталось слов.
— Да, хорошо.
— Буду ждать.
По дороге к детской площадке, она заходит в круглосуточный, чтобы купить не пачку чипсов, но любимых конфет Вуджина. Взяв упаковку, она еще просит бутылку воды, прикладывает телефон к терминалу и забирает небольшой пакет с покупками.
Нари видит Вуджина на свободной качеле. Он, подперев голову рукой, лениво водит большим пальцем по экрану телефона. Под вечер ветер немного поднялся, из-за чего разлетались листья по мягкому, резиновому покрытию детской площадки. Услышав, что кто-то приближается, Вуджин поднял взгляд, заблокировал телефон и тут же подорвался с качель.
Когда ему будет восемнадцать, насколько выше он станет, если уже одного роста с Нари?
— Привет.
— Привет, — он неловко улыбается, и когда замечает пакет в руках у сестры, то лезет в карманы своей худи. Вуджин достает две конфетки – шоколадные, с орехом. Точно такие же, что лежат в пакете у Нари.
— На больше денег не хватило? — ухмыляется, шутит, но Вуджин в ответ хмурится.
— Остальное я съел.
Нари протягивает ему бутылку воды, которую он тут же открывает, чтобы сделать несколько освежающих глотков. Они садятся на качели, цепи которых приятно звенят. Раньше, ноги им не мешали, чтобы раскачаться, но теперь приходится вытягивать, чтобы поудобнее усесться.
— Ты каталась? Ну, на катке?
— Мг, — кивает Нари, шумя оберткой и закидывая в рот конфету. — Немного.
— Если бы конный клуб не находился за городом, я бы тоже поехал.
— У тебя есть еще виолончель дома.
— Папа дома.
— Ты всё еще не хочешь его видеть?
Вуджин молчит. Он хватается ладонями за цепи, немного раскачиваться то вперед, то назад. Он смотрит на то, как его кроссовки трут по резиновому покрытию, как он подошвой прижимает опавший с дерева листик.
Нари протягивает ему конфету, хотя у него и так две лежали в кармане. Вуджин берет, шуршит оберткой и раскусывает шоколад пополам, хрустя крошечными кусочками ореха. Запивает водой, выдыхает, всё еще думая, что сказать, как сказать. Вуджин не привык к самокопанию и ненависти к близким родственникам, ему тяжело, и он попросту не знает, как действовать.
Нари не хочет, чтобы он жалел о том, в какой семье родился.
Но прежде, чем она успеет извиниться за всё, что она принесла в их дом, со стороны Вуджина звучит очень тихое, но очень искреннее:
— Прости.
Нари хмурится, выпрямляясь на качели и смотря на брата.
— Нет. Ты ни за что не должен…
— Я поступил не так, как поступил бы хороший младший брат… ну, или хороший сын.
— А мне кажется, ты поступил так, как поступил бы любой брат, — хмурится Нари, слегка раскачиваясь. — Ты должен гордиться собой.
— Почему?
— Ты не ударил Тэхена и не назвал меня шлюхой.
— Нари! — возмущенно вскрикивает, поворачиваясь к сестре.
— Что? Но так и есть.
— Нет. Ты не права. Я не считаю тебя шлю-… не считаю тебя такой.
— Но папу бы хотел ударить?
— Может. Чуть-чуть, — спокойнее признается и вновь расслабляется на качеле, откидываясь на спинку.
Вуджин так волнуется из-за того, что может не быть тем идеальным младшим братом, на которого Нари заслуживает. Но он, кажется, забывает, как она к нему относилась в самом начале, когда они только переехали. Иногда, он мог жаловаться на Нари Тэхену, но Тэхен просил быть мягче, «понять её». Вуджин старался так же, как и его отец.
Но то, что ему приходится принять – не влазит в его картину мира, искажая и нарушая.
— Я когда-то желала твоему отцу смерти, — говорит Нари, привлекая к себе внимание удивленного Вуджина. — Хотела, чтобы его стерло с лица земли. Может, тогда бы мы с мамой вернулись домой, жили бы себе, как все люди и живут. Без интриг и скандалов. Но тогда, я не знала, что моя мама окажется такой… такой… эм…
— Gold digger.*
Нари хмурится, косится на Вуджина. Хоть у него произношение всё еще оставляет желать лучшего, но смысл понятен.
— Откуда ты вообще знаешь это слово?
— Я много в интернете сижу.
Нари фыркает.
Где мама сейчас? Успела ли найти себе нового мужа? Может, у неё уже были потенциальные варианты, пока она была с Тэхеном?
Нари не уверена, что хочет знать.
— Вуджин, у тебя действительно хороший отец, — выдыхает, аккуратно сжимая пальцами цепи качели. — Он никогда не пытался избавиться от меня, хотя мог. Он относился ко мне, как к родной дочери. Тэхен… Тэхен дорожит тобой.
— Я знаю, — сглатывает Вуджин. — И я хочу поговорить с ним. Сам.
Нари кидает на него взгляд. Когда он хмурится, то он очень похож на Тэхена.
После обретения типа он станет таким же холодным и расчетливым или останется таким же эмоциональным, добрым и чувствительным?
— Хорошо.
— Подождешь в комнате, как вернемся?
— Только не смей его бить, Вуджин.
— Не буду, — он закатывает глаза и начинает раскачиваться так, чтобы ноги отрывались от земли.
— Я свою маму тоже хотела побить. Много раз. В отместку за то, что она меня бьет, — рассуждает Нари. — Но рука не поднималась.
— Потому что ты знала, что ты слабее, — не спрашивает, но утверждает Вуджин.
— Да. Потому что я знала, что я слабее… — повторяет Нари, крепче сжимая цепи.
Вуджин катается, подлетая настолько высоко, что почти вылетает с качели, но затем притормаживает подошвой, чтобы сбавить скорость. Они не должны говорить о том, как им хочется побить собственных родителей, но о том, как много задают домашнего задания в школе, как их бесят одноклассники, и как им хочется провести все выходные, сидя за играми. Но вместо беззаботной, пустой болтовни, они вынуждены решать семейные проблемы.
Вуджин окончательно останавливается, облегченно вздыхая. Он откидывает голову назад, смотря в потемневшее небо.
— Какой у тебя запах? — вдруг спрашивает, вопросительно смотря на Нари.
— Только не смейся, — выдыхает и встает с качели. — Кола.
— Кола?!
— Да, кола, — хмурится Нари, скрещивая руки на груди.
Вуджин, конечно, прыскает от смеха, но затем у него что-то щелкает в голове, и он кривится, вскрикивая с отвращением:
— Фу-у-у-у!!! То есть, если я пью колу…
— Может, уже не будешь пить, — ухмыляется Нари.
— ФУ-У-У!!! — Вуджин подпрыгивает с качели, прикрывая лицо ладонями, и мотает головой со стороны в сторону. — Почему кола?!
— Но ты-то и лайм кушаешь.
— Лайм – это обычный цитрус, который я вообще редко ем. А кола… нет, только не кола, — он драматично впивается пальцами в волосы и имитирует плач. — Я так любил колу!
— Я так понимаю, ты теперь к ней не притронешься, — сдерживая смех, спрашивает Нари, забирая пакет.
— Ни за что в жизни, — говорит Вуджин, делая вид, будто его рвет.
Они выходят с площадки в направлении дома, по дороге доедая конфеты. Они могли бы вызвать водителя или заказать такси, но ни Вуджин, ни Нари не хотели прерывать то, к чему целый день стремились – к подобию примирения и принятия.
— Когда ты обретешь тип, то тебе будет проще, — говорит Нари, выкидывая в ближайший мусорный бак фантики от конфет. — Сейчас, я чувствую много запахов. Люди пахнут не только едой и напитками.
— Какие ты еще слышала? — с интересом спрашивает Вуджин.
— Тренер Пак, например, пахнет хвоей.
— Почему ты не могла пахнуть хвойным лесом? — возмущается брат, скрещивая руки на груди. — Почему, блин, кола?!
— Ты всё равно больше фанту любишь, — закатывая глаза, подмечает Нари.
— Но это не означает, что я колу не люблю, — фыркает Вуджин, но затем меняется в лице, трагично прикладывая к щекам ладони. — Черт возьми. А если мои друзья будут пахнуть, как фанта или спрайт?!
— Тебе нужно абстрагироваться, Вуджин.
— Что-что сделать?
— Не принимать во внимание, — объясняет Нари и, прикрыв рот рукой, зевает. — Во время гона ты будешь особенно ярко ощущать запахи… кроме запаха Тэхена.
— А твой? — с осторожностью спрашивает, смотря на сестру.
— Мы с Тэхеном – истинные, Вуджин. Ты будешь чувствовать колу, но она ничего у тебя не вызовет… вроде, — задумчиво тянет Нари, но затем хихикает, замечая побледневшее лицо брата. — Да шучу я! Не будешь ты реагировать на меня. На меня может реагировать только Тэх-… м-м-м… мой истинный, — уклончиво отвечает Нари.
— Я понял, — мрачно отвечает Вуджин. — Давай не будем об этом.
— Ты первый начал.
— Вообще-то, — он поднимает указательный палец вверх и с видом самого классического умника смотрит на Нари. — Вы первые начали. Ты и папа. Ох, блин, — Вуджин раздосадовано стонет. — Не хочу об этом говорить.
— А как же Тэхен? Ты разве не хотел с ним поговорить?
— Хотел.
Они встают на пешеходном переходе, ожидая зеленый. Вуджин тяжело вздыхает, засовывая руки в карманы худи. Он устало смотрит на светофор, мычит, словно что-то напевает. Нари чувствует, как у неё в руке вибрирует телефон, но она тут же его блокирует, тем самым сбрасывая вызов. Может, это и не Тэхен, но Вуджин всё равно посмотрит и всё равно увидит.
— Что ты хочешь ему сказать? — спрашивает Нари, когда они переходят дорогу.
— Я тебе не скажу.
— Почему?
— Я тебе достаточно сказал. Теперь, я должен поговорить с ним.
Вуджин всё больше и больше становится похожим на отца. Несмотря на его необыкновенную нежность и добродушие, ему присуща свойственная Тэхену обязательность. Если нужно решить – он решит. Если нужно что-то обсудить – он обсудит. Вуджину всего четырнадцать, но в нем уже ощутимы очертания папы.
Нари моргает и неожиданно представляет Тэхена молодым. Каким он был, когда ему было семнадцать? Есть ли дома фотографии? Как он себя вел? Был ли таким же спокойным и рассудительным? Как много омег за ним бегало? Был ли он популярным в школе? Был ли он отличником? Дрался?
Нари обрывисто выдыхает и старается перенаправить мысли с молодого Тэхена на молодого Вуджина, который молча шел рядом.
К тому времени, как они подошли к воротам, на улице начало темнеть. Подсвеченная уличным освещением дорожка вела прямо к входным дверям. В окнах гостиной горел свет. Машина Тэхена стояла в гараже.
Вуджин останавливается у ступенек. У него ладони сжаты в кулаки, плечи напряжены. Он уходил отсюда в том же самом состоянии, только вместо злости в нем присутствовало твердое намерение выяснить всё здесь и сейчас, а не спастись от неминуемого бедствия.
У Вуджина смягчается взгляд, когда он смотрит на Нари. Ничего не говоря, она кивает, подталкивая в спину, тем самым оказывая сестринскую поддержку.
Шумно выдохнув, Вуджин дергает за ручку, и они вместе заходят внутрь.
Тэхен тут же подскакивает с дивана. У него телефон приложен к уху, но как только он видит детей, то тут же прощается и блокирует. Попрежнему спокоен и осторожен, но также утомлен и беспокоен. Первым делом, он смотрит на Нари, и лишь потом на Вуджина. Он не подходит ближе – стоит у дивана, касаясь мягкой спинки пальцами. Тэхен ждет, позволяя своему сыну сделать первый шаг.
— Удачи, — шепчет Нари ни то Вуджину, ни то Тэхену, и быстрым шагом удаляется к себе в комнату.
Заваливаясь на мягкую кровать, устало выдыхает и утыкается носом в подушку. Отсюда ничего не слышно, но если кто-то закричит или кому-то врежет, то она поймет. Нари не хочет вмешиваться, но ей не по себе, что Вуджин с Тэхеном могут рассориться еще больше.
Ноги немного гудят после катка, живот урчит. С самого утра ничего нормального не ела, исключая кучу конфет. Мягкая и свежая постель расслабляет лучше, чем Нари предполагала, но полноценно отключить мозги не получалось – она ждала, прислушиваясь к малейшему шороху.
Через какое-то время дверь отворяется. Нари не двигается. Беззвучные шаги только у Вуджина. Кровать ощутимо прогибается от прыжка. Тяжелый вздох, уставшее мычание. Молчание с боку брата вынуждает Нари хмуро приподняться на локтях.
— И?
— Что? — закрыв глаза, спрашивает Вуджин.
— Всё… нормально?
— Угу.
Нари переворачивается на спину, садится в позе лотоса и внимательно смотрит на младшего брата. Он вымотался не меньше, да и подобные разговоры с отцом у него в первый раз. Нари надеется, что и в последний.
— Ты всё еще не хочешь ничего мне рас-…
— Я поставил ему условие, — выдыхает Вуджин, приподнимаясь и садясь на подобии Нари, скрестив под собой ноги. — Я буду делать вид, что у нас всё, как у нормальных людей, если он не будет лезть к тебе. Он ведет себя, как отец. Я… я попрошу того же и от тебя.
Вуджин уверен, что имеет право выдвигать требования, но голос дрожит, взгляд направлен на кровать, а ладони крепко сжаты в замок. Он пытается говорить твердо, почти вызывающе, доказывая себе, что он уже не ребенок, что он должен вести себя, как отец.
Нари видит в нем стыд, тяжелый комок вины и гордость. Вуджин бьется сам с собой, не зная, за что ухватиться, что предпринять. Как будет лучше не только для него, но и для всех? В нем знакомый Нари страх быть отвергнутым, осужденным и непонятым.
Она извинялась перед ним? Достаточно ли одного раза попросить прощения за то, что вся проблема в ней?
— Хорошо.
— Почему вы вдвоем так легко согла-…
— Потому что Тэхен любит тебя, как сына. А я… я уже давно воспринимаю тебя, как младшего брата, — тихо говорит Нари.
Вуджин сглатывает, медленно кивает.
— Папа сказал, что ты не хочешь быть его дочерью?
Нари ухмыляется, почти смеется.
— Давно, вообще-то. Но, это лучшее решение, какое мы пока что с ним придумали. Когда мне будет двадцать один, я смогу отказаться от его опекунства и удочерения.
— Тогда, ты перестанешь быть моей сестрой? — спрашивает Вуджин, поднимая на Нари неожиданно грустный взгляд.
— Да.
Он тяжело вздыхает, прижимает ладони к шее, нервно потирая.
— Я не хочу, чтобы ты была мне… мачехой, — не может сдержаться – кривится, когда произносит вслух то, кем Нари может стать.
— Я и не буду, Вуджин.
— Обещаешь?
Он смотрит с надеждой, хотя, в то же время, с прежним осознанием собственной эгоистичной напористостью.
Даже если всё и придёт к свадьбе, Нари не верила, что дальше будет легко. Даже когда Вуджин повзрослеет, станет самостоятельным и независимым, ей не избежать осуждения и ненависти.
Их связи, скрепленные бумагами, казались ей не узами, а тяжелыми оковами, от которых она мечтала освободиться с самого начала. Но когда шанс появился, Нари не уверена, что так будет правильно.
Не хочет врать, но и не любит обещать.
Нари – лицемерная и самовлюбленная…
— Обещаю.
…прямо как её мать.
Вуджин верит.
Нари не только ужасная дочь, но и ужасная сестра.
— Папа сказал, что тебе тяжело при течке без него… да?
— Ага, — кивает и падает обратно на подушку, чтобы не смотреть ему в глаза; чтобы он не увидел, какая его сестра сука. — Ему во время гона тоже будет нелегко. Врач сказал, что, если мы попытаемся изолироваться, то нам будет… м-м-м… неважно.
Вуджин мычит, кивает и затем ложится рядом, закинув руки за голову.
— Я сказал папе, что я не против.
— Не против?
— Если вы будете, эм… помогать друг другу. Но не у нас дома.
Нари с некоторым облегчением выдыхает.
— Спасибо.
— Я попробую свыкнуться со всем этим, — он проводит в воздухе рукой, хмурится и кладет ладонь себе на живот. — Но я… я не могу находиться с ним в одной комнате. Он же… он же старше, и он должен был понимать, что он делает. Разве нет? — спрашивает, не ожидая ответа. — Может, я поступаю неправильно, но… но я не знаю, что мне делать, а что – нет.
— Я тоже, Вуджин, — выдыхает Нари. — Спасибо за понимание.
Он долго молчит, но затем шепчет:
— Спасибо, что не скрыли от меня.
— Ты сказал это Тэхену? — выгибая бровь, спрашивает Нари, поворачивая лицо в его сторону.
Вуджин недовольно мотает головой.
— Нет. И ты не говори.
— Хорошо, — фыркает Нари, вновь перемещая взгляд на потолок.
— А можно задать тебе один вопрос? Ты… скажи, ты действительно его любишь?
Нари замирает.
Любовь?
Нари хоть раз любила? Нари испытывала настоящую любовь?
Всё, что она видела – притворство и игра. Мама не любила, но пользовалась. Папа не любил, но оправдывался. В жизни Нари не было бы никого, кто бы вызывал в ней те же необъяснимые, сильные и всепоглощающие чувства, что вызывал Тэхен.
Но точно ли это Тэхен? Не феромоны, не истинность и не запах, но Тэхен?
Не подросток, не парень, но мужчина. Не отступит, не убежит, но останется рядом. Решит проблему, подставит плечо, защитит и согреет. Он притягивает без особых усилий, он внушает страх и доверие в одно и то же время. В нём есть то спокойное величие, перед которым хочется замолчать и слушать.
Богатый, статный, красивый.
Ко всему прочему, прекрасный отец. Заботливый, внимательный, чуткий.
Но слабый, стоит Нари попросить.
Любовь ли это? Восхищение ли это? Жажда или жадность?
Что это?
— Я думаю, — хрипит Нари, чувствуя, как Вуджин вздрагивает после долгой паузы, — что это что-то страшнее, чем любовь.
Правда, от которой Нари стало страшно, но без которой она не могла обойтись.
— Ты жестокая, но ты честная, — тихо говорит Вуджин. — Не меняйся ради него.
Нари никогда не подстраивалась, как бы на неё не орали, как бы ею не пытались управлять, как бы сильно её не били.
Тэхен – тот, кто принимал её такой, какая она есть, с тех самых пор, как она устроила скандал за их первым ужином, закрылась в ванной и долго-долго плакала.
Нари неосознанно перемещает взгляд на плюшевого мишку, что лежал в углу, рядом с другими игрушками. Тэхен всегда заваливал её подарками, какими бы глупыми или бесполезными они ни были. Он наверняка был готов к тому, что Нари их выкинет или разорвет, но за все пять лет, что она живет в его доме, плюшевый мишка ни разу не покинул её комнаты.
Тэхен любил её с самого начала и никогда не требовал её меняться.
— Не буду. Я буду собой, Вуджин. Всегда буду Нари.
Добавить комментарий