Нари надеялась, всей своей детской и невинной душой надеялась, что этот день не настанет.
Но Санта Клауса не существует. Ни Крестных фей, ни Джиннов из лампы, ни Пасхальных кроликов. Если загадать желание на падающую звезду, то ничего не сбудется; если задуть свечку на торте или найти четырёхлистный клевер, то всё, что ты получишь – сказочное эхо.
Нари не верит в чудеса.
Нари ненавидит чудеса.
Всё это обман и выдумка лишь для того, чтобы дети во что-то верили, видели в мире и жизни что-то хорошее, что-то волшебное.
Но, в конечном итоге, они сталкиваются с тем же, с чем и взрослые.
С разочарованием.
— Веди себя нормально, — гаркает мама, когда садится рядом в машину. Тонкие, нежные пальцы, которые когда-то окутывали любовью и заботой, резкими движениями пристегивают Нари ремнем безопасности. — Если ты только попробуешь выкинуть что-то в своём стиле – никаких карманных денег ближайший месяц. Усекла? — она дергает бровями, смотря в карие глаза дочери, но Нари отводит взгляд. — Отвечай.
— Да. Усекла.
Мама поправляет густые косы, заплетенные сегодня с утра, и проводит ноготками по уложенной челке. Последний раз она так старалась над внешнем видом Нари два года назад, когда к ним домой приезжали бабушка с дедушкой. Но даже тогда она не выбирала ей платье с той же скрупулезностью, с какой они бегали по магазинам на прошлых выходных.
Розовый. Нари любит розовый. Очень любит. У персиков необычный, розовый оттенок. Цветущая сакура тоже розовая. И кисло-сладкая малина сочится розовым цветом.
Но Нари не воспринимает этот цвет, когда она носит его для кого-то.
Она одета в мягкое платьице в мелкую клеточку. С белым кружевным воротничком, рукавами-колокольчиками до локтя и легкой сборкой по талии. Мама подбирала наряд так, чтобы Нари выглядела, как куколка – невесомая и фарфоровая. Хорошенькая. Милая девочка, которая очарует всех с первого же взгляда и отведет внимание от невыносимого характера.
Но мама не собирается меркнуть на фоне собственного ребенка. Она ведь должна соответствовать. Привлечь не меньше внимания. Быть матерью своей дочери, быть похожей, быть нежной и чувственной.
На маме тоже розовый, но не тот детский и ранимый, что на Нари, а теплый и опьяняющий, как бокал розе.
Нари – конфетка в фантике. Мама – нежный шелк, струящийся по телу.
Облегающее платье на тонких бретельках, демонстрирующее фигуру и женственную уверенность в каждом её движении. Белый жакет поверх голых плеч не для тепла, но для строгости и важности, к которой мама всегда так стремилась. Взрослая, приглушенная, осторожная.
Такой она нравилась всем, кроме Нари.
Она знает, что её мама – красивая. Все дети видят своих родителей не так, как остальные. Но её мать по-особенному красивая.
У неё жесты мягкие, плавные. Голос уютный и согревающий. Она умеет вдохновить, при этом ни сказав ни слова. Понимает и подсказывает, слушает и слышит. Мама притягивает взгляды походкой, смехом, собой.
И, ко всему прочему, она – омега.
Молодая, стройная, грациозная омега с тягучим, сладким запахом ванили, от которого, судя по рассказам мамы, многие альфы теряют голову.
Но, к сожалению, её очаровательное естество не распространяется на семью, а лишь на внешний, чужой круг – тот, который она не контролирует; тот, где она может найти себе жизнь лучше и ярче.
Нари не получает искренний смех и естественную доброту. Она получает:
— Вежливо здороваешься, вежливо прощаешься, — тоном суровой воспитательницы наставляет мама, выпятив указательный палец. Нари не смотрит на неё, но смотрит в окно, пытаясь найти в пролетающих мимо улиц Сеула хоть что-то интересное и ободряющее. — Поняла?
— Да.
Мама тяжело вздыхает, откидывает назад длинные, черные волосы. Лезет в сумочку за зеркальцем, чтобы проверить макияж, но затем тут же прячет всё обратно. То, что она так сильно нервничает, и раздражает, и забавляет – мама знает, что Нари может сказать “да”, но на деле будет очень громкое и мятежное “нет”.
— Тебе лучше подружиться с ними. У тебя нет выхода. Они – твоя будущая семья. Вуджин – твой будущий младший брат, и ты будешь обязана нести за него ответственность. Тэх-…
— Но я не…
— И меня не волнует, хочешь ты этого или нет, — шипит сквозь зубы, направляя на Нари длинный ноготок, покрытый френчем.
— Я тебя никогда не волную, — бормочет в ответ, отворачиваясь обратно к окну.
— Что ты сказала?
— Ничего.
Нари не знает, сколько они едут, сколько им осталось ехать. Она просто хочет, чтобы всё это побыстрее закончилось.
Но сегодняшний вечер не последний, и от этого только хуже.
Нари могла вытерпеть один единственный ужин с ними. Молча бы ела, молча бы ждала сладкого на десерт, молча бы кивала или мотала головой, притворяясь немой или глухой. Но впереди её ждет десятки… нет, сотни таких же ужинов.
Семейных ужинов.
— Нари?
— Что?
— Ты будешь послушной и вежливой с ними. Поняла? — молчание. — Поняла?
— Да.
Мама облизывает накрашенные губы, прочищает горло и кладет ладони на колени. Держа спину ровно, она говорит тихо, не оставляя места для спора.
— Наша свадьба неизбежна. Он будет твоим отцом. Мы будем семьей.
Нари сглатывает ком. Болезненно. Пальчики сжимают платьице, легкие сдавливает, а живот скручивает.
Когда она уже вырастет?
Когда она уже сможет сбежать?
Но машина поворачивает на незнакомую улицу и останавливается возле дома, напоминающий Нари, что её будущая тюрьма хоть и мучительная, но до неприличного огромная.
Её настоящая семья жила в небольшой, двухкомнатной квартире на окраинах Сеула. Но Нари бы никогда не назвала своё жильё отвратительным или тоскливым. Там по-своему уютно. Там тихо, кровать удобная, соседи дружелюбные. Несмотря на размеры кухни и старую посуду, мама всё равно вкусно готовила. В ванной цвела плесень, с которой они постоянно боролись, но Нари всё равно нравилось отсиживаться в теплой воде и смотреть в потолок, зная, что через два дня вновь придется драить плитку.
То, что Нари видит перед своими глазами – картинка из журналов, которые она рассматривала в парикмахерской, пока маму стригли.
Широкий, двухэтажный дом с хорошо обставленным передним двором и двумя черными машинами возле гаража. Гладкий бетон, теплое дерево и большие, панорамные окна, которые отражали небо. Уличная подсветка на лестнице, несколько декоративных камней, включенный полив газона.
У входа – две фигуры, при виде которых Нари моргает и лишается неожиданного восхищения, вызванного роскошным домом. Она отводит взгляд, смотрит перед собой, и отказывается отстегивать себя, когда машина останавливается. Но мама, зная отвращение дочери ко встрече, щелкает ремнем и открывает дверь.
— Выходи, — шепотом командует и не двигается с места, ожидая, пока Нари покинет салон.
Мама могла бы насильно вытащить её за руку, но тогда она продемонстрирует свою не самую тонкую черту характера. В последствии Нари получит по заслугам, поэтому нужно послушно ступить светлыми, весенними ботинками на тротуар и закрыть за собой дверь.
Мама подходит ближе, берет за ладонь, улыбаясь своей фирменной, деликатной улыбкой, которой она заманивает с той же легкостью, с какой мухоловка привлекает насекомых в свою красноватую пасть ароматным нектаром. Нари неодобрительно смотрит на неё, но тут же отвлекается на приближающиеся шаги и покидающую внутренний двор машину.
Неосознанно крепче сжимает руку мамы, инстинктивно делая шаг назад. Нари хочет спрятаться, хочет догнать машину и попросить водителя такси увезти её отсюда, но материнская хватка столь же крепка, как и сдерживающий ремень безопасности. Она идет вперед, к дому, заставляя дочь послушно шагать следом.
Нари никогда не видела его, но много раз слышала о нем. Мама приглашала домой двух своих лучших подружек, думая, что дочь спит, но их пьяные разговоры было слышно по всей улице. Нари в жизни не забудет, когда впервые на их кухне прозвучало скользкое, липкое и гнилое имя, которым мать приветствует высокого мужчину.
“— Я так надеюсь, что она будет альфой. Быть омегой в наше время… Господи, за что мне всё это?
— Она не будет альфой.
— Почему ты так думаешь?
— Девочки с повышенной вероятностью обретают ген омеги. Сколько там? Семьдесят процентов шанс? Семьдесят пять?
— Семьдесят девять, если говорить точно. Как бы там ни было, ты, как омега, должна научить Нари не поступать так же бездумно, как и ты.
— Да-да! Следить за её первой течкой, быть рядом, объяснить всё и…
— Со мной рядом никого не было.
— Ну… эм… Донхён был.
— Он трахнул меня в шестнадцать лет! В мою, блять, первую течку! И запретил мне делать аборт!
— Ну так ты должна быть рядом с Нари, чтобы этого не допустить!
— Ну и, будем честны, разве ты не рада, что ты, в итоге, не сделала аборт?
— …рада. Я рада, что у меня есть Нари, очень рада, но… но это не отменяет того факта, что у этого козла нет и копейки за душой, чтобы содержать ни меня, ни ребенка. Сделала бы аборт, не мучалась бы, не ходила на две работы сразу и не…
— …и не встретила бы Ким Тэхена.
Ким Тэхена.
— Ой, Тэхен. Зачем вы мне напомнили? Теперь я хочу встретиться с ним. Опять. Знаете, он такой… такой чудесный, такой классный, такой…
— Ну, началось.
— Тебе больше не наливать, я так понимаю?
— Нет, ну он правда… мечта. Так смотрит на меня, такие подарки мне дарит. С ним я чувствую себя драгоценной омегой. Он так часто посещает наш ресторан из-за меня, что о нас уже начали сплетничать бармены и повара. Кстати, он мне такое кольцо подарил! Смотрите!
— Вау!
— Ого! Это бриллиант?! Настоящий?!
— Так, подожди. Я слышала, что он разведен, да? Что у него… сын?
— А что случилось с его женой? Если он такой замечательный альфа, еще и с доминирующим геном, то почему вообще он развелся?
— Ну-у-у, он мне сказал, что он с ней развелся, так как она ему изменила.
— Изменила?!
— Как такому, как Тэхен, можно изменить?
— Он не рассказывал, но я уверена, что скоро всё мне расскажет. В общем, как я поняла, ему нужен кто-то верный и заботливый. К тому же, он уже знает, что я – хорошая мать, а я ему ни раз говорила, что всегда хотела мальчика.
— …
— Ну а что насчет твоей дочери?
— Нари? А что насчет Нари?
— Ну, он не против, что у тебя есть дочь?
— Он не против. Видимо, он так сильно в меня влюбился, что готов обеспечивать не только меня, но и мою дочурку. В отличие от кое-кого.
— И как Нари к этому относится?
— Она знает о Тэхене?
— Нет. Пока что, нет. Но я собираюсь сообщить ей о разводе через месяц-два. Я уверена, Тэхен сделает мне предложение в ближайшие дни. Вот увидите. Не зря он вокруг меня танцует, как павлин.
— А если Нари не понравится?
— Да. Дети не очень хорошо переносят развод.
— Тем более Нари. Она у тебя очень… чувствительная.
— И ранимая девочка. Да и Нари очень любит Донхёна, как и он её.
— Я это делаю не только для себя, но и для того, чтобы у неё было хорошее, нормальное будущее. Вырастет – поймет.”
Не поймет.
Никогда не поймет, как мама могла променять отца на него.
Но этот самый Тэхен садится на одно колено перед Нари, чтобы быть с ней на одном уровне, и улыбается так, словно он не является причиной совсем детской и незрелой ярости. Он молчит, дает ей возможность рассмотреть его, принять за своего, но Тэхен – наивный, если считает, что может с легкостью расположить к себе.
Красотой не купишь. Нари не ведется на обложку. Не ведется на его до раздражающего правильные черты лица, четкую линию скул, прямые брови и крупный нос. В его карих глазах нет шоколадного тепла, но есть кофейная горечь. Отталкивающая и нестерпимая. Он смотрит твердо, непрерывно, будто видит Нари насквозь, будто может прочитать все проклятия, которые она шлет ему.
Темноволосый, высокий, в черном костюме и белой рубашке с двумя расстегнутыми верхними пуговицами. У него внешность принца, который, на самом деле, является драконом, готовым сожрать всё, что ему мешает – будь то люди, будь то целый мир.
Нари уверена в этом. Нари чувствует это.
Она не ощущает запаха. Нари еще слишком маленькая, чтобы распознавать запахи омег и альф. В школе рассказывали, что первые признаки типа они обретут ближе к шестнадцати. Но, пока что, она, как и все беты, не поддается чужим феромонам.
Наверняка он воняет чем-то до одури противным. Нари представляет старые носками или протухшие яйца.
— Привет.
Нари вздрагивает.
Низкий, бархатистый голос – бас, от которого вибрирует воздух вокруг. Он звучал, как мед, обволакивающий и убаюкивающий.
Но Нари прощупывала в нем яд – обманчивый, лживый.
Ловушка.
Ничего не говорит. Хмурится, в упор смотря в его большие глаза, молча показывая собственные намерения и отношение к его мнимому дружелюбию.
Но мама тут же дергает за руку.
— Поздоровайся, — просит, но интонация граничит с неоспоримым приказом.
Нари облизывает губы, хватается за платье.
— Здравствуйте.
Тэхен улыбается. Немного шире, но не настолько широко, чтобы его глаза сузились. Вместо слов, он протягивает руку. Большая ладонь с длинными пальцами, ухоженными ногтями и чистой кожей.
Нари не двигается.
— Не хочешь? — осторожно спрашивает Тэхен.
Она машет головой в ответ, и чувствует, как мама дергает её еще раз.
— Нари. Мы же договари-…
— Всё нормально, — прерывает Тэхен и поднимается на ноги. На его лице всё та же ровная улыбка, когда он переводит взгляд на маму, но затем жестом подзывает к себе мальчика. Низкого и до противного похожего на своего отца. Как будто его маленькая копия. — Вуджин. Познакомься с Нари.
Сын Тэхена.
Смущенный, но не напуганный. В похожем, черном костюме и c взъерошенными, темными волосами. Он смотрел, широко распахнув глаза, пытаясь понять, кто перед ним.
Вуджин нервно тер руки, робко улыбался. В его взгляде читалось любопытство, но и в то же время осторожность, словно он впервые увидел живую девочку. Он чуть наклонился вперед и пробурчал тихое, но звонкое:
— Привет.
Нари не видела в нем той же угрозы, что и в Тэхене, но Вуджин всё равно вызывал в ней неприязнь.
— Привет.
Он поднимает вопросительный взгляд на отца. Тэхен кивает. Затем, Вуджин делает шаг к Нари, не обращая внимание на то, как она торопливо сделала шаг назад.
— Хочешь… я покажу тебе свою комнату? У меня много игрушек.
Нари, в отличие от Вуджина, не смотрит на родителя. Вуджин спрашивает у отца, но Нари умоляет мать.
Только её никто не слышит и не воспринимает.
Поднимает взгляд на Тэхена, внимательно наблюдая за ним. Он стоит, не двигаясь, засунув руки в карманы брюк. Он изучает Нари, как будто она – дикое животное, которое забежало к нему в дом и теперь вынуждено приспосабливаться. Тэхен не кажется тем, кто запрет двери на ключ, но кажется тем, кто безоговорочно ожидает возвращения.
Нари сглатывает, крепче сжимает руку мамы, надеясь на чудо, но она толкает её вперед, отпуская.
— Идите, поиграйте, — щебечет, стоя позади. — Уверена, вам вдвоем будет веселее.
Вуджин улыбается, хочет взять за ладонь, но Нари одергивает руку. Почему все так хотят потрогать её? У них это семейное? Тактильность и знакомство через касания? Нари не та, кто будет обниматься с противником. Если и ступать на вражескую территорию, то на своих правилах.
Соглашается только из-за того, что не хочет находиться рядом с Тэхеном. Не хочет его ни видеть, ни слышать. Чем меньше они сталкиваются, тем проще смириться с её участью.
Нари разувается, надевает мягкие, розовые тапочки, наверняка купленные специально для неё, и следует на Вуджином. Оказавшись в доме, его неожиданно прорывает, и он, не затыкаясь, рассказывает обо всём и сразу: где находятся ванные и туалеты, где они кушают, сколько часов в день он проводит за виолончелью, как он ненавидит биологию и как редко папа забирает его со школы. Вуджин не пытался расположить к себе – он просто говорил, и, в отличие от своего отца, не производил впечатление шипящего, трехглавого змея.
Если Нари не изменяет память, то ему – девять. Он не намного младше, но разница всё равно ощутима. Хотя, возможно, дело не только в возрасте, но и в мирах, в которых они оба выросли.
— А это – моя комната!
Нари не сдерживается – раскрывает рот, с шоком осматриваясь вокруг.
— Ты… ты тут… сам живешь?
— Ну да, — хмурится Вуджин и проходит вглубь. — А что?
— Ничего.
Настоящее царство игрушек. Светлая, просторная комната, в три раза больше комнаты Нари, если не в четыре.
У стены – широкий, деревянный шкаф, наполненный комиксами. Рядом – шкафчик с модельками машин. Напротив – большая кровать, где поместится минимум три ребенка. Чистый, письменный стол с большим монитором и аналоговыми часами, а над ним – доска для заметок, где были развешены рисунки, наклейки, списки и расписание. По центру комнаты – большой, мягкий ковер, чистый и непривычно белый. Возле окна небольшое кресло-мешок, а рядом – телевизор с приставками.
Нари отвлекается от созерцания комнаты-мечты, когда Вуджин встает напротив и протягивает ей бумажный пакет.
— Это тебе. Подарок.
— Мне?
— Угу. От меня и папы, — он жмет плечами и ждет.
Нари не понимает, почему Тэхен лично не вручил ей, но так даже лучше. Не придется притворяться, что ей понравилось.
— Спасибо, — кивает и забирает пакет, даже не смотря внутрь. — А мы тебе ничего не купили.
— Папа говорил, — отвечает Вуджин. — Но мне хватает игрушек. Видишь?
Нари закатывает глаза, поджимая губы.
— Вижу.
— Какие игрушки тебе нравятся?
У Вуджина было всё, о чем мечтал любой ребенок. Трэки хот-вилс, фигурки супергероев, машинки на радиоуправлении, целая коллекция динозавров и наборы Лего.
Но Нари ничего не нравится. Не в комнате будущей пиявки.
Но вдруг её взгляд цепляется за зеленую, круглую, мягкую игрушку с тонкими ручками и ножками. Посредине – огромный глаз, и Нари, не думая, подходит ближе. Вуджин замечает перемену в гостье и следует за ней, беря с кучи других плюшей Майка Вазовского.
— Нравится?
Нари должна помотать головой, но вместо притворной надменности – искренний кивок.
— Я тоже люблю этот мультик, — улыбается Вуджин и слишком просто протягивает игрушку. — Хочешь?
— Ты мне уже подарил подарок.
— Подарю еще, — он жмет плечами, как будто его щедрость по отношению к чужой девочке – это нормально. — Папа сказал, что ты будешь моей старшей сестрой. Я вот всегда мечтал о старшей сестре… ну, или старшем брате. Это круто! У меня много друзей в школе, у которых есть старшие братья или сестры. Я тоже хочу хвастаться, что у меня есть классная, старшая сестра, и ты…
— Я не хочу быть твоей старшей сестрой, — Нари мрачно обрывает раздражающий восторг, хмуро смотря на удивленного Вуджина.
— Почему?
Он действительно не понимает почему?
Не понимает, что она – ненастоящая сестра, что её мама – только её мама, и что его отец…
— Я твоего папу ненавижу, — крепко сжимая ручки от пакета, отвечает Нари.
Вуджину не нравится, но он – любопытный мальчик.
Поэтому продолжает спрашивать, но игрушку медленно опускает.
— Но почему? Мой папа хороший.
— Твой папа – не хороший. Он виноват в том, что мои родители развелись. Хорошие люди не разрушают семьи.
Рот Вуджина медленно раскрывается, а в его глазах что-то, о чем Нари потом пожалеет.
Но не сейчас.
Сейчас она с трудом сдерживает злорадную ухмылку.
Так он не знает? Не знает, кто такой Тэхен? Что он сделал с её семьей? Почему они сегодня здесь?
По крайней мере, теперь он отстанет и перестанет душить её гостеприимством и слащавым дружелюбием.
С первого этажа доносится голос Тэхена. Он зовет спуститься – стол накрыт.
Вуджин идет первым, растерянно смотря на Нари и задумчиво покидая свою комнату.
Кажется, он так просто не забудет об этом разговоре.
И хорошо. Пусть хорошо запомнит.
В столовой приятно пахло едой. Нари не ела с утра и не хотела есть в этом доме, но живот урчал, рот неконтролируемо наполнялся слюнями, а вид жареного мяса и запеченных овощей пробуждали животный голод.
Оставив пакет с подарком возле дивана, Нари садится рядом с Вуджином. Во главе стола – Тэхен, который рассказывает за блюда и из чего они состоят, а по левую сторону от него – мама, с улыбкой наблюдающая за своим будущим мужем.
Ужин проходил без происшествий до тех пор, пока непривычно тихий Вуджин не спросил:
— Пап? А это правда, что ты разрушил их семью?
Тишина. Грохот посуды, смех и голоса исчезают, оставляя в воздухе ощутимый шок.
— Что? — переспрашивает побледневшая мама, смотря на Вуджина.
— Нари сказала, что из-за моего папы ваша семья разрушена, — невинно объясняет сын Тэхена.
Мама вспыхивает моментально.
— Нари! Что я тебе говорила?!
— Но это так, — невозмутимо отвечает, в упор смотря на мать.
Она паникует, и это неплохая отплата за то, что она заставила Нари сегодня пережить. Несмотря на её наставления, поучения и лекции, дочь нашла способ, как пустить гниль по искусственному и до нельзя идеальному цветущему саду.
Тэхен же поразительно спокоен. Он медленно подносит ладонь ко рту, локтем упирается в подлокотник стула и внимательно смотрит на Нари, никак не реагируя. В нем нет злости, нет ненависти или осуждения. Ничего.
Он просто наблюдает.
— Тэхен, прости, она не хотела тебя…
Тэхен поднимает руку, и мама тут же замолкает.
Нари сжимает зубы, не понимая, почему она настолько послушная перед незнакомым мужчиной? Почему она такая кроткая и смиренная в то время, когда с папой пререкается и нечеловечески орет на него?
Почему Тэхен заслужил хорошего отношения, а они с отцом – нет?
— Почему ты считаешь, что я разрушил вашу семью?
Тем же мраморным и густым басом спрашивает Тэхен, слегка щурясь.
Нари сталкивается с предупреждающим взглядом мамы: “Ты пожалеешь, если продолжишь в том же духе”.
Но Нари пришла с заявлением и не уйдет, пока её не услышит хоть кто-то.
— Потому что если бы не ты, мама бы осталась с папой.
Тэхен всё еще спокоен.
— Ты так думаешь?
— Я знаю, что так и было. Она бросила его из-за тебя.
Тэхен переводит взгляд на маму, которая стыдливо прикрыла ладонью глаза и мотала головой. Ничего не говоря, он вновь смотрит на Нари. Вуджин тихо наблюдает, не желая вставлять слова. Судя по всему, он не привык, когда кто-то дискредитирует его отца настолько нагло.
— Нари, я знаю, что тебе трудно…
Вот оно.
То, что спровоцировало извержение вулкана; то, что рвануло тетиву.
То, что резануло по самой душе.
Нари подскакивает со стула до того, как вообще поймет, что её тело двигается. Гнев, копящийся в ней с той самой ночи, как она подслушивала за мамой и её подружками, живым ключом пробивается наружу. Руки дрожат, сердце стучит так громко, будто оно вот-вот взорвется, а грудь как в тисках.
— Ты не знаешь!
— Нари!
— Дай ей сказать.
— Тэхен, она…
— Ты ничего не знаешь! — кричит громче мамы, громче собственной злости, что оглушает. — Хватит притворяться хорошим, добрым! Я знаю, что ты – тот, из-за кого моя семя – моя семья – страдает! Ты никогда не станешь моим папой! Мой папа лучше! Он всегда будет лучше! И твой дом никогда не будет моим домом!
Нари убегает до того, как её кто-то остановит. Нари убегает и слышит, как мама извиняется и оправдывает честность своей дочери “генами отца”. Нари убегает в слезах и закрывается в ближайшей ванной, съезжая по двери на пол.
Каждая капля, стекающая по её щекам, ощущалась тяжелой и болезненной. Обиды, которые выбрались из неё, но которые почему-то всё еще царапали и убивали; одиночество и растерянность, которые служили защитным коконом, но которые почему-то не давали дышать. В груди пекло, глаза горели, Нари разрывало на части, и она не знала, что делать.
Мир вокруг давно обрушился, но, оказавшись в этом проклятом доме, познакомившись с этим проклятым Тэхеном и увидев иллюзию проклятой семьи, Нари осознала, что надежды нет и не будет.
У неё нет выхода. У неё нет выбора. Она еще слишком маленькая, чтобы убежать и жить одной. Она даже еще не знает свой тип, она без понятия, как работает мир, как жизнь живется, а люди – сходятся. У неё нет никого, кто бы поддержал её, кто бы сказал, что “всё будет хорошо”.
Единственный, кто мог бы – папа, которого она не видела уже месяц, и с которым мама запрещает встречаться.
В чужой ванной, на чужом полу, окруженная чужими воспоминаниями и вещами, Нари плачет, не в силах остановиться. Обнимая свои колени и беспрерывно шмыгая носом, она умоляет звезды, фей и кроликов прийти ей на помощь.
И в ту же секунду она слышит стук в дверь. Аккуратный. Раз. Два. Третий спустя несколько секунд, когда Нари затихает.
— Передо мной не нужно извиняться.
Голос Тэхена приглушенный через дверь, но не менее режущий и надоедливый.
— Я и не собиралась, — вытирая сопли, грубо отвечает Нари.
— Но твоя мама бы тебя заставила, — он ухмыляется, стоит всё там же, пока Нари сглатывает, понимая, что он прав. Тэхен вздыхает, прислоняется к двери. То, что он говорит дальше, удивляет и, в то же время, вынуждает что-то внутри надломиться. — Ты никому ничего не должна. Особенно мне.
Нари молчит. Нари ни за что не будет вести с ним диалог, какие бы утешающие слова он не подбирал.
Но Тэхен не уходит. После недолгой паузы, он продолжает:
— Я не хотел разрушать твою семью. И я не хочу быть кем-то вместо твоего папы, ведь он у тебя уже есть. Так? — он дает время Нари осмыслить то, что просачивается сквозь дверь, сквозь её раненую душу. — Мне не нужно, чтобы ты называла меня как-то по-особенному. Называй, как хочешь.
Продолжает молчать, продолжает отталкивать и отрицать.
С одной стороны, её охватывал зыбкий холод и отчуждение, как толстая стена, которая не позволяла впустить его ближе. Но, с другой стороны – еле заметные проблески солнечных лучей, вежливых и заботливых, мягких и согревающих, которые пытаются пробиться сквозь разрушенную тьму.
Тэхен всё еще не уходит.
Нари всё еще не открывает дверь.
— Я не против тебя, — говорит тише, прислонившись к двери. — Хорошо?
Нари сглатывает. Уже не плачет. Она нервно мнет края скомканного платьица, шуршит тапочками по полу. Тело всё еще желало спрятаться, но сердце жаждало быть услышанным.
— Нари?
— Что?
— Мы ждем тебя на десерт.
Наконец-то, он уходит, но Нари не выдыхает и не расслабляется. Всё еще сидит, смотря перед собой, и всё еще думает над его словами.
Мама не слышала её.
Но Тэхен услышал… и слушал.
Нет.
Нари не купится.
Нари никогда не купится.
Встает с пола, подходит к раковине и включает холодную воду. Умывается и отказывается смотреть на себя в зеркало. Лицо опухшее, красное, с признаками очередной истерики.
Как бы она не хотела, но просидеть здесь весь вечер не получится. Мама всё равно за ней придет.
Приведя себя в порядок, Нари медленно вышла из ванны, проверяя хол. Но там никого не было. С гостиной доносились голоса, на которые неохотно пришлось идти.
Спустившись вниз, Нари остановилась на последней лесенке. Не то, чтобы она боялась реакции матери. Но она знала, что, вместо понимая и поддержки получит ничто иное, как осуждение и глубокое разочарование.
Но когда Нари скользит взглядом по Тэхену, то его твердая стойка и спокойный вид придает уверенности. Что-то в его позе, в том, как он держит бокал вина и как легко рассказывает о картине, что висела над камином, помогает Нари сделать еще шаг.
Они оборачиваются, когда она подходит ближе. Вуджин, заметив её, ёрзает на диване и откладывает в сторону приставку, выжидающе смотря на Нари. Он не злился на неё, но смотрел так, будто ему сложно представить себя на её месте.
Прочистив горло и опустив взгляд, Нари тихо произносит:
— Простите, что… что испортила всё.
— Ты ничего не испортила, — тут же говорит Тэхен, лишая маму возможности отчитать дочь.
Нари неуверенно поднимает взгляд на мать. Хоть она и молчит, хоть она и ничего не говорила с тех пор, как дочь убежала, в её глазах видно абсолютно всё.
И какой бы смелой и мятежной Нари не хотела быть, но тело напрягается, а в груди зарождается щипающий страх.
Три раза ремнем минимум. Возможно, четыре. Пятый за то, что Нари устроила цирк.
— А теперь можно тортик?! — вдруг вскрикивает Вуджин, спрыгивая с дивана.
— Можно-можно, — улыбается Тэхен, взлохмачивает волосы сыну и подталкивает его в сторону столовой.
Мама идет следом, но, проходя мимо Нари, одаривает её не просто осуждением, но немым обещанием, что вместо пяти ударов будет шесть. Она не будет кричать на неё в доме Тэхена – в этом нет нужды. Зачем? Никто не должен вмешиваться в их привычную игру, особенно их будущая семья.
Мама уходит, присоединяясь к Тэхену с Вуджином. Они разрезают торт, готовят чай. Нари не хочет туда идти, но кто-то заберет её отсюда и вынудит сесть за стол.
Что-то неожиданно падает, и она разворачивается. Пакет с её подарком почему-то завалился, как от ветра или толчка. Она так и не посмотрела, что там.
Нари достает плюшевого мишку цвета молочного какао, с черными глазками и розовым носиком-пуговкой. Нерешительно сжимает его, пробуя на мягкость и пушистость.
Не хочет выкидывать, но и не хочет прижимать к себе. Нари просто стоит с ним в руках, растерянная и удивленная.
Смотря на морду, она не слышит глухого сопротивления, но слышит:
“Я не против тебя”.
Нари хмурится, оборачивается на шум в столовой. Мама разбила бокал. Она смеется, извиняется, но Тэхен понимающе гладит по рукам, проверяя, не поранилась ли она. Вуджин зовет горничных, явно расстраиваясь, что его отвлекли от торта.
Идиллия.
Которой Нари не верит.
Каким бы классным, замечательным и учтивым Тэхен ни был – он останется тем, кто заманил маму, кто украл её, кто забрал её себе.
Всё, что нужно Нари – четыре года. Через четыре года, когда ей будет шестнадцать лет, она обретет тип и навсегда сбежит отсюда.
И лучше бы она оказалась могущественной альфой, но не покорной омегой.
Добавить комментарий