— Ты тоже это ненавидишь?
— Ненавижу что?
— Неловкое молчание. Почему людям обязательно нужно сморозить какую-нибудь чушь, лишь бы почувствовать себя в своей тарелке?
— Не знаю. Хороший вопрос.
— Только тогда понимаешь, что нашла по-настоящему особенного человека, когда можешь просто заткнуться на минуту и с наслаждением разделить с ним тишину…
(с) “Криминальное чтиво”, 1994г.
— Простите… я не хотела.
— Как так вообще получилось?!
— Я споткнулась.
— Ты… ты споткнулась?! Споткнулась и сломала ногу?!
— Я споткнулась и упала с лестницы… неудачно упала. Простите-простите! Бонхи, прости меня.
— Всё нормально. Ты не виновата.
— Бонхи, что нам теперь делать?
— Что-что, отменять “Бриолин”.
— Ты с ума сошел?! Как мы отменим “Бриолин”?! Бонхи сказала, что в этом году проверка!
— И что проверка скажет? Закроет нас из-за того, что главная актриса сломала ногу?
— Можно кого-то поставить на замену Сонгён.
— “Бриолин” мы ставим завтра. Как мы найдем замену меньше, чем за сутки?!
— Но весь зал будет забит! Мы не можем отменить!
— Мы даже фотобуки получили!
— Да причем тут твои фотобуки?! У нас тут ситуация посложнее!
— Бонхи, что будем делать?
— Бонхи?
Бонхи тяжело вздыхает, хмурится и пальцами трет виски. Голова раскалывается не только из-за шума в палате, но в принципе из-за того, что режиссер сейчас находится посреди Вселенского хаоса.
Вчера она впервые в жизни поцеловалась с парнем, который ей не безразличен. Сегодня – ярмарка и Сонгён. Завтра должен быть “Бриолина”, а послезавтра – Рождество.
Как тут не отбросить коньки и не лечь в соседнюю с Сонгён палату?
Труппа продолжает шуметь, обсуждая всевозможные варианты. Бонхи снимает с себя фиолетовую, флисовую куртку, затягивает рукава голубой толстовки и откидывает волосы назад. Душно и жарко. Спортивные штаны лавандового цвета совсем не подходят под нынешний сезон, как и высокие, пурпурные конверсы. Если бы Бонхи надела что-то теплее, то сжарилась бы моментально, особенно в нынешней ситуации.
Как она за час решит судьбу “Бриолина”? “Бриолина”, на который она истратила весь семестр и все свои силы, о котором она думала день и ночь, переписывая и дописывая сценарий из раза в раз, и к которому привлекла одного из самых противных, но и в то же время прекрасных актеров на планете? Бонхи попросту не может вот так просто взять, и отказаться от него… поменять, перенести, отменить. Это невозможно.
Голова сейчас просто треснет по швам.
— Во-первых, давайте мы все успокоимся.
Голос Чимина обычно приводил в чувство, но сегодня Бонхи сложно сосредоточиться на помощнике. Наоборот, он не должен тут находиться.
Но Чимин совершенно спокойно заходит в палату, по-хозяйски расставляя руки, и с беззаботной улыбкой смотрит на затихшую труппу.
Все уставились на Чимина, как на чужого. Дюжина пар глаз скользили от пакета с апальсинами к зеленому свитеру, что выглядывал из-под белого, расстегнутого пуховика. Милые, рождественские ёлочки, падающие снежинки и новогодние орнаменты. Ничего такого. Но над тремя красными шарами вышито: “JINGLE MY BALLS”.*
Тишина нарушается хихиканьем Сонгён и раздраженными вздохами актеров из труппы. Бонхи же не в том настроении, чтобы проникаться каламбурами от Чимина, когда в голове непрерывно мигает красная тревожная лампочка.
— Ты почему не остался на ярмарке? — хмурясь, спрашивает Бонхи и скрещивает руки на груди.
— Ну… там Ханби.
— …а Тэхен?
— Курит снаружи. Ярмарка всё равно уже подходила к концу. Привет, Обломщица!
— Привет. Только не трогай гипс!
Чимин обнимается с Сонгён, отдает ей апельсины и спрашивает всё то же самое, что и труппа. Некоторые актеры вкратце пересказывают, дополняя историю главной актрисы. Помощник внимательно слушает, засунув руки в карманы джинс. Он периодически кивает, не паникуя.
Бонхи хоть и зла, что он бросил Ханби одну на ярмарке, но отчасти рада, что Чимин пришел на помощь. Он, как никто другой, знает, сколько труда вложено в “Бриолин”, и может с относительно холодной головой оценить ситуацию.
Нервно топая ногой, режиссер всё еще проворачивает в голове различные варианты, пытаясь отыскать самый правильный, но и в то же время самый безвредный. В любом случае, всё действительно очень плохо, и чем больше времени они тратят впустую, тем сложнее будет связаться с администрацией университета, чтобы сообщить об инциденте.
Почему? Ну вот почему всё так? Стоило Тэхену поцеловать её, стоило ей окунуться в прекрасный, неизведанный мир романтики, как мюзикл в ту же секунду получил пробоину и стремительно пошел ко дну.
Жизнь Бонхи – это весы. Да, большие такие весы, где чаши качаются то вверх, то вниз, то вверх, то вниз, то вверх…
— Бонхи?
Режиссер отвлекается от тайн бытия и смотрит на Чимина.
— Да?
— Ты решила, что мы делаем?
Тяжело вздыхает, зачесывает волосы назад двумя руками и закрывает глаза.
— Я не вижу другого выхода, кроме как попытаться перенести “Бриолин”. Сонгён, сколько тебе надо на то, чтобы поправиться? — Бонхи вопросительно смотрит на актрису.
— Врачи сказали, что гипс носить минимум месяц, а потом… потом надо будет разрабатывать ногу. Так что… месяца два – точно.
Бонхи задумчиво обхватывает пальцами подбородок, хмурится, смотря на подвешенную ногу Сонгён.
— Значит, с Днем Святого Валентина мы тоже пролетаем. Нужно будет успеть что-то придумать за январь и поставить ближе к 14 февраля, — рассуждает Бонхи вслух, пока все актеры терпеливо слушают. — В таком случае, “Бриолин” оттягивается до весны. Три мюзикла за семестр – слишком много, как для меня, так и для вас, так что… поставим что-то в феврале, и… и когда Сонгён окончательно поправиться, прогоним “Бриолин” еще несколько раз. Поставим ближе к концу семестра…
— Хм… да, звучит неплохо, — соглашается Хенджин.
— На 14 ферваля можно поставить что-то из Диснея, — предлагает кто-то из толпы. — “Красавица и чудовище”, “Русалочка”…
— …или “Король Лев”.
— “Король Лев” – нихрена не романтичная история.
— Ну это как посмотреть.
— О! Можно еще попробовать “Ла-Ла Ленд”!
— Точно! Хорошая идея!
— Кстати… а Тэхен всё еще будет с нами? — интересуется Хенджин. — Он, вроде, только для “Бриолина” соглашался, нет?
— Если вы поставите “Ла-Ла Ленд”, то я не против сыграть Себастьяна.
Зашедший в палату Новичок привлекает не меньше внимания, чем неожиданный Чимин. У него в урках пакет с имбирным печеньем – остатки с ярмарки, которые он вручает Сонгён и вежливо спрашивает у актрисы о самочувствии. Он осматривает гипс, кивает, слушая Сонгён, и мотает головой, когда она вновь начинает извиняться.
Тэхен опять весь в черном. В плотной кожанке, широких джинсах и однотонной футболке. Запах сигарет просачивается сквозь больничную стерильность, щекоча нос…
…и вызывая у Бонхи яркую вспышку воспоминаний о вчерашнем дне.
Пока Новичок здоровается с труппой, украдкой поглядывая на режиссера, Бонхи краснеет и отводит взгляд, смотря на гипс Сонгён.
Так получилось, что они толком не поговорили… после поцелуя. Новость о том, что главная актриса сломала ногу и теперь не может учавствовать в “Бриолине” не просто шокировала, а выбила из головы всё, что не касается мюзикла.
Бонхи говорила с Чимином по телефону на протяжении часа, нервно прохаживаясь вокруг ёлки. Тэхен всё время был рядом, не отвлекая и не перебивая. Он следовал по пятам, иногда курил, иногда брал за руку и оттягивал режиссера в сторону, чтобы она не врезалась в людей. Он не злился, что их вечер, их момент нарушен.
Когда Бонхи положила трубку и начала извиняться, Тэхен уверил её несколько раз, что всё в порядке, но напомнил, что у него скоро последний автобус.
Они попрощались… слишком сухо. Он махнул ей на прощание, она – кратко улыбнулась.
Возможно, Тэхен понимал, что на Бонхи навалилось слишком много всего, что лучше дать ей как можно больше пространства. Он, как никто другой, понимал всю прелесть одиночества, когда никто не трогает и даёт время спокойно всё переварить.
Но режиссер до сих пор не переварила их поцелуй и то, что между ними расцвело.
— Бонхи? — перед глазами всплывает Чимин, отвлекая. — Ты что-то совсем улетаешь…
Очнувшись, режиссер слышит, как труппа уже во всю планирует “Ла-Ла Ленд”. Сонгён расстроено вздыхает, извиняясь, что она не просто испортила премьеру “Бриолина”, но и не сможет сыграть в одном из самых любимых мюзиклов. Хёнджин предлагает с января провести дополнительный кастинг на “Ла-Ла Ленд”, но не упоминать, что Тэхен будет в роли Себастьяна, иначе придут даже те, кто не смотрел оригинал. Чжэын сомневается, что вообще хотела бы сыграть в новом мюзикле, но пообещала, что если всё будет плохо с актерами, то она, конечно, останется.
Пока труппа шумела, а Бонхи занималась изощренным самокопанием, Чимин уже успел набросать пост для социальной странички театрального кружа, где сообщает об отмене “Бриолина”. Он держит в руках телефон и, видимо, уже минуты две пытается достучаться до режиссера.
— Прости…
— Всё нормально, — понимающе улыбается Чимин и закидывает руку на плечи. — Ты только сильно не расстраивайся, окей? “Бриолин” мы поставим. Кружок не закроют. Всё будет хорошо.
— Да, спасибо, — ухмыляется Бонхи и закатывает глаза.
— Кстати, ребята, — Сонгён поднимает руку, щелкая пальцами, чтобы привлечь внимание. — Не хотите расписаться у меня на гипсе? Пока вы еще здесь.
— О, хорошая идея!
— У кого-то есть маркер?
— У меня.
— И у меня, — говорит Тэхен и лезет в рюкзак.
Все по очереди подходят к счастливой Сонгён. Кто-то рисовал звездочки, кто-то просто ставил подпись, кто-то писал забавные каламбуры, а кто-то вывел “Losver”, как из “Оно”. Чимин же нарисовал большое сердце с размашистой надписью: “Поправляйся!!!”, Бонхи добавила несколько цветочков, а Тэхен – милый пластырь со смайликом посредине.
Когда Хенджин завершал костлявую руку, что показывает знак “козы”, в палату зашла медсестра и не то, что испугалась такого количества людей, но слегка растерялась.
— Молодые люди, я вынуждена попросить вас покинуть палату.
— Ой, а можно вы нас сфоткаете? — спохватывается Чимин и протягивает медсестре телефон до того, как она согласится. — Нам надо для универа.
Молодая женщина тяжело вздыхает, но кивает.
— Ладно, хорошо.
Все пытаются влезть в кадр. Кто-то присаживается у койки, кто-то встает с другой стороны, кто-то Чимин, который садится рядом с Сонгён и с широкой улыбкой указывает пальцами на гипс. Бонхи же остается возле пострадавшей актрисы, опуская руки ей на плечи, а Тэхена втискивают между актерами, заставляя его хоть немного улыбнуться.
После снимка, все благодарят медсестру и перед выходом из палаты желают Сонгён скорейшего выздоровления. Труппа продолжает шуметь в коридорах больницы, поэтому Бонхи не сразу понимает, что у неё вибрирует телефон.
Спичка
Останешься возле главных ворот? Я покурю.
Ага. Мг. Так…
Тэхен всего лишь попросил задержаться и не уезжать, а Бонхи уже чувствует, как в груди растекается несколько успокаивающее тепло.
— …но, в любом случае, я считаю, что всё могло быть намного хуже. Не знаю как, но могло бы, — с важным видом говорит Хенджин, когда все выходят на улицу.
— Да… да, — соглашается Бонхи, пряча телефон и стараясь не выдать себя.
— Ай, ладно тебе, — хмурится Чимин и толкает плечом в плечо. — Не смей впадать в депрессию.
— Какая депрессия? — закатывая глаза, выдыхает режиссер. — У меня завтра вся семья съезжается на Рождество. Мне некогда депрессовать.
— Кто куда? — спрашивает кто-то из труппы.
— Я домой. Раз уж с “Бриолином” тю-тю, то буду готовиться к Рождеству.
— Да, я тоже.
— А я свободен. Можем выпить. Каникулы же начинаются, сессия закрыта. Праздновать нечего, но можем выпить!
— Я – за.
— Я – пас.
— Я с вами!
— Чимин?
— Сегодня без меня. Сорян.
— Бонхи?
— Нет, простите. Я… мне надо домой, да.
— Ты уверена?
— Да-да.
— Ну, как скажешь. Тэхен?
Новичок молча помотал головой в ответ и закурил.
Пока все потихоньку начали расходиться, Бонхи перекидывалась словами с актерами из труппы и желала всем хорошего Рождества. Чимин же, перед уходом, еще раз показал заготовленный пост с прикрепленной фотографией из палаты и сказал, что завтра надо будет связаться с администрацией и студсоветом. Бонхи слушала его в пол уха, но, всё же, понимала, что окончательно отложить “Бриолин” сегодня уже не выйдет.
— Вас подбросить? — спрашивает помощник, снимая с сигнализации свой хёндай.
— За мной водитель должен приехать… через минут десять.
— Тэхен?
— Я своим ходом, — отвечает Новичок, стряхивая пепел.
Чимин с подозрением выгибает бровь, смотря то на Бонхи, то на Тэхена, но не находит, к чему можно основательно зацепиться. И хорошо. Режиссер, пока что, не готова ему рассказывать о том, насколько у Новичка мягкие губы и горячий язык.
— Ну… ладно, — помощник садится на водительское, но перед тем, как закрыть дверь, поднимает указательный палец на Тэхена. — Где моя худи?!
Новичок слишком довольно ухмыляется и жмет плечами.
— Всё еще у меня дома.
— То есть, мне не ждать рождественского чуда?
Тэхен не отвечает. Но, судя по его приторной улыбочке, ему ужас, как весело держать в заложниках худи Чимина.
— Ну и пожалуйста, — наигранно обижено говорит помощник и закрывает дверь машины, но затем, конечно же, опускает стекло, чтобы хмуро пожелать: — Хороших праздников.
— Спасибо, Чимин, — улыбается Бонхи и поднимает руку, чтобы помахать на прощание.
Когда помощник уезжает, режиссер несколько облегчено вздыхает. Хорошо, что никто ничего не заметил. Бонхи не может рассказать Чимину о том, что у неё происходит с Новичком, а если вся труппа узнает…
Мурашки по спине.
Не в этом году. Нет. Может, в следующем, или через год?
— Ты как? — вдруг спрашивает Тэхен, подходя ближе.
— Я? Как я? Ну… ну, нормально, да, — неловко улыбаясь, отвечает Бонхи. — Наверное. Не знаю. Нормально. В общем, нормаль-…
Она сглатывает, смотря на протянутую руку Тэхена. Он молча смотрит на неё, ждет.
Ох.
Бонхи аккуратно касается его раскрытой ладони. Тэхен тут же переплетает их пальцы, крепче сжимает и ведет за собой. Он не тянет и не заставляет ускоряться – просто держит, согревает, шагая сквозь людные улицы и снежные дороги.
Бонхи хочет сказать ему столько всего, а не знает, с чего начать. Как, впрочем, и всегда.
Голова всё еще болит.
Тэхен останавливается напротив милой кафешки. У входа небольшая ёлочка, украшенная к празднику, на окнах – рождественские венки. На улице несколько маленьких, круглых столиков с занятыми стульчиками, а внутри – практически всё забито. У порога их встречает администратор, спрашивая, зарезервирован ли у них столик, и Тэхен говорит своё имя.
Подождите. Стоп. Он… он позвонил и забронировал столик?! Когда?!
Их проводят к дальнему столику, у окна. Администратор выдает два меню и указывает на напольную вешалку, где можно оставить верхнюю одежду. Пожелав хорошего вечера, она убегает, тут же переключаясь на новых посетителей.
Бонхи хмурится, когда снимает с себя куртку и отдаёт Тэхену. Он вешает её вместе со своей кожанкой на вешалке и возвращается, поправляя ворот футболки. Без какого-либо напряжения или волнения присаживается обратно и открывает меню, вчитываясь в предложенные блюда.
Что… что вообще происходит?
— Что всё это значит? — не выдерживая, спрашивает Бонхи.
Новичок закатывает глаза и, не поднимая взгляда, говорит:
— Я и забыл, что тебе всё нужно объяснять, — ухмыляется Тэхен, но затем кивает на меню перед Бонхи. — Заказывай, что хочешь.
— Эм… но…
Новичок тяжело вздыхает, кладет руки на стол, согнув в локтях, и несколько раздраженно смотрит на растерянного режиссера.
— Да, это свидание. Да, я знаю, что тебе херово, ведь ты отменила “Бриолин”. Да, я могу за всё заплатить и, да, я вчера забронировал тут столик. Нет, я тут никогда не был. Да, я читал отзывы. И, да, здесь есть карамельный латте. Теперь, ты можешь молча выбрать и заказать?
…Боже.
Бонхи физически чувствует, как краснеет.
— Д-да… да, спасибо, — кивает болванчиком и открывает меню, стараясь не сильно нервничать.
Тэхен… Тэхен решил сделать ей приятно? Тэхен вчера заметил, как она паниковала, как она обсуждала с Чимином “Бриолин”? Он… он хочет, чтобы ей стало легче?
Бонхи не может выбрать – глаза разбегаются, а сердце стучит так, что головная боль лишь усиливается. Взгляд падает на шоколадный фондан.
— Добрый вечер. Вы уже определились с заказом? — интересуется молодой официант, держа в руках блокнот с ручкой.
— Да, — кивает Тэхен. — Зеленый, фруктовый чай, клубничное парфе и… — он смотрит на Бонхи, которая показывает пальчиком официанту картинку с десертом.
— Шоколадный фондан и… карамельный латте. Большой, пожалуйста. Самый большой. И стакан воды.
— Да, хорошо. Вам подать сначала напитки или всё по готовности?
Тэхен вновь смотрит на Бонхи, и та жмет плечами.
— Давайте сначала напитки.
Официант забирает меню у Тэхена, оставляя одно у Бонхи. Он, как и администратор, желает хорошего вечера и уходит в сторону кухни.
Кафе довольно уютное. Рождественская музыка, гирлянда на потолке, на каждом столике свечки и крошечные, искусственные ёлочки. С ламп свисают новогодние шары, а на стенах прикреплены красные банты и зеленые, сосновые ветки.
Но как бы Бонхи не пыталась отвлечь себя созерцанием интерьера, молчаливый Тэхен, что сидел напротив, очень сильно отвлекал и нервировал.
Почему рядом с ним все слова из головы словно… испаряются?
Бонхи смотрит на его татуировку и тут же хватается за давно волнующую её тему.
— Я… мне всё нужно объяснять, да? — аккуратно начинает режиссер, и Тэхен тяжело вздыхает. — Почему ты набил это?
— Хотел тату, но не хотел брать готовый эскиз, — он жмет плечами и откидывается на спинку стула. — Нарисовал свой. Пришел с ним к татуировщику и набил. Две сессии, плюс коррекция.
Бонхи подпирает голову рукой и медленно произносит:
— Коты…
— Да, Бонхи, я набил котов потому, что мне нравятся коты, — хмурясь и скрестив руки на груди, отвечает Тэхен.
— Ты нарисовал жвачку по той же причине? Потому, что я тебе нравлюсь?
Последнее время, Тэхен сбивает Бонхи с толку, но… черт возьми, как приятно наблюдать за ошарашенным Новичком. Он нахмурился, напряженно сглотнул и нервно затряс ногой.
Бонхи тоже удивлена своему же вопросу. Но она хочет определенности.
Официант приносит напитки. У Тэхена – стеклянный чайник с пустой чашкой, а у Бонхи – карамельный латте в высоком стакане с зеленой трубочкой.
Новичок смотрит на свой чай так, будто он убил всех его родственников. Он двигается ближе, наливает себе полную чашку и аккуратно опускает чайник. Тяжело вздохнув, он насыпает себе сахара и медленно водит чайной ложкой.
— Допустим, — тихо говорит, не поднимая взгляд на Бонхи.
— Допустим, — прищурившись, повторяет режиссер.
— Да, допустим, — почти сквозь зубы шипит Новичок.
— Ты вчера поцеловал меня, Тэхен.
— Ага.
Бонхи расставляет руки в стороны, хмурится и возмущенно открывает рот.
— Ага?!
— Твой кофе остынет.
— Тэхен.
— Что? — он, всё же, поднимает взгляд на Бонхи. — Что ты от меня хочешь?
— Угадай, — скрестив руки на груди и поджав губы, хмуро отвечает режиссер.
— Ты не отлипнешь?
— Не отлипну.
— Ваши десерты, — с широкой улыбкой, объявляет официант и опускает перед Тэхеном парфе, а перед Бонхи – фондан. — Приятного аппетита.
Когда официант уходит, Тэхен продолжает молчать. Бонхи, в принципе, тоже. Они смотрят на свои десерты слишком долго. Если другие сразу же достают телефоны, чтобы сфотографировать красивейшую подачу, радостно хлопают в ладоши, восхищаясь вкусностям, или просто приступают к еде, то Тэхен с Бонхи просто сидят и просто молчат.
Режиссер хмурится, поднимая взгляд на Новичка. Он облизывает губы, тяжело вздыхает и трет пальцами виски.
— Тэхен?
— Да. Да, ты мне нравишься. Всё? Довольна? — бурчит Новичок и хватается за чайную ложку. — Ешь свой десерт.
Бонхи меняется в лице. Злость, напряжение, негодование – всё, что вызывали уклончивые ответы Тэхена – исчезает. Вместо раздражения, она чувствует…
…бум…
Дыхание учащается, лицо, кажется, превратилось в красный помидор.
Поцелуй не так… не так смутил, как признание Тэхена.
— Ты… м-м-м… ты мне тоже… нравишься, — тихо бормочет Бонхи, аккуратно поднимая десертную ложечку и медленно отламывая кусочек фондана.
Тэхен выгибает бровь, несколько удивленно смотря на застенчивую Бонхи. Он щурится и затем ухмыляется.
— Неужели? Я, в отличие от тебя, давно это понял. То, что я тебе нравлюсь.
Бонхи вновь хмурится, вопросительно смотря на Тэхена.
— Когда? Когда ты это понял? Я сама это… это всё еще не…
Он небрежно жмет плечами, кладет себе в рот кусочек десерта.
— Когда я вышел на сцену.
— Что?! Нет. Нет, не путай, — поднимая указательный палец, возмущается Бонхи. — Не путай моё восхищение твоей игрой с моим восхищением… тобой.
— Хм? Но ты так смотрела на меня, — широко ухмыляясь, говорит Тэхен.
Козел.
— Я на всех так смотрю.
— Нет.
— Да.
— Нет.
— Да!
— Если не веришь мне, спроси у Чимина, — в его тоне проскакивает раздражение, и он кладет себе еще один кусочек парфе. — Ты же всегда его слушаешь.
— Хорошо. Ладно, — положив ложку на блюдце, раздраженно говорит Бонхи и скрещивает руки на груди. — Тогда, когда ты понял что я тебе нравлюсь?
— Когда ты наорала на меня, — тут же отвечает Тэхен.
Бонхи вновь открывает рот, вновь на секунду чувствует, как что-то не так, как мир вокруг пошатнулся, а сама она засомневалась в реальности услышанного.
— …что? Наорала? Ты… что ли про тот раз, когда к нам зашли студенты на репетицию?
— Ага, — кивает Новичок, делая несколько глотков чая.
Бонхи кривится и чуть отшатывается назад, с подозрением смотря на слишком расслабленного и довольного собой Тэхена.
— О-о-оке-е-ей.
— Что тебя так удивляет?
— Странно слышать, что… что мой ор пробудил в тебе чувства, — отвечает режиссер и пробует свой фондан.
Тэхен тяжело вздыхает, закатывает глаза и ладонью указывает на Бонхи.
— Ты же режиссер, творческий человек, так почему ты рассуждаешь, как чертов математик?
— Я просто пытаюсь понять, что тебе во мне понра-…
— Всё. Мне всё в тебе нравится, — с нажимом, отвечает Тэхен, неотрывно смотря в глаза Бонхи. — А теперь заткнись и ешь свой фондан.
— …хорошо.
— И пей свой кофе.
— Ты тоже пей свой чай.
— Если ты не заметила, то я уже выпил половину.
— Вот и молодец.
— Я знаю.
Бонхи раздраженно вздыхает, но всё равно не может не наслаждаться сладким десертом. Не помнит, когда в последний раз вообще кушала фондан, к тому же, настолько вкусный и мягкий. Кофе не хуже – карамельный латте всегда легко испортить. То добавляют слишком много сиропа, то, наоборот, капают пару капель, и никакой желаемой сладости. Но здесь всё было замечательно.
Бонхи не может злиться на Тэхена. Он, судя по всему, тоже не может слишком долго гневаться на режиссера. Но они молчали и до конца вечера так ничего и не сказали друг другу. Бонхи слишком устала, голова только начала проходить, а Тэхен… от Тэхена вообще не стоит ожидать длинных монологов.
Когда приносят счет, Бонхи лезет в рюкзак, но слышит, как Новичок прочищает горло и смотрит на неё так, словно учитель застукал её на экзамене. Хватает фирменного, убийственного взгляда Тэхена, чтобы спрятать кошелек обратно.
Когда они выходят на улицу, Новичок сразу же закуривает. Бонхи застегивается и смотрит в небо, замечая, как быстро стемнело.
— Я напишу водителю? Он сейчас подъедет и…
Тэхен машет головой, смотря на режиссера.
— Я своим ходом.
— Но… но я хочу тебя отблагодарить, и ты за всё заплатил, и…
— Тебе не нужно меня благодарить, — он ухмыляется, выпускает дым и предлагает Бонхи свободную руку. — Проводишь меня до остановки?
— Да, конечно!
Крепко сжав руку Тэхена, она следует за ним. Вокруг со вчерашнего вечера ничего не поменялось – разве что, людей стало больше. Суета перед Рождеством становилась всё ощутимее и заметнее. Все бегали в поисках подарков, закупались на праздники или развлекались с друзьями в барах.
Сегодня не было снегопада, но Сеул не стал выглядеть хуже или менее атмосферно.
Бонхи вдруг вспоминает, что Тэхен, возможно, будет один на Рождество. Без друзей, без родителей. Он не хочет видеть отца, а мама не приедет к нему без мужа, так?
Может, пригласить Тэхена? Вряд ли родители будут против. Да если она приведет Новичка домой прямо сейчас и скажет, что он сегодня с ними ужинает, все примут его с безмерной радостью. Папа от него не отстанет, а мама… выделит для него целый этаж.
Но хочет ли сам Тэхен? После одного свидания и одного поцелуя, Бонхи уже приглашает его к себе, праздновать Рождество. Не сильно ли… нагло? Быстро? Навязчиво? Но он ведь будет один!
Не замечает, как они приближаются к забитой людьми остановке. Бонхи так и не написала водителю, поэтому отправляет ему геолокацию. Тэхен уже давно потушил сигарету и выкинул бычок. Он всё еще не отпускал руку Бонхи, периодически обхватывая её пальцы и согревая.
Автобус будет через десять минут, судя по табло. Стоит ли рискнуть? Стоит ли словить момент и… и даже если Тэхен откажет, Бонхи попробует.
Так долго решается, что уже и водитель подъехал, и до прибытия автобуса осталось всего три минуты. Тэхен выглядел довольно спокойным, слегка уставшим. Он смотрел на машины, на табло. Не торопился что-либо говорить… как будто ему и не нужно, как будто ему достаточно просто молчать, лишь бы…
Лишь бы рядом была Бонхи.
Люди оживляются, подходят ближе к краю, шумят. Транспорт всё ближе. Тэхен тоже делает шаг, но затем вздрагивает и удивленно смотрит на Бонхи, которая встала прямо перед ним, преграждая ему путь.
На самом деле, она знала… знала, что её прорвет, и теперь вряд ли сможет себя остановить.
— Прости, я… я уже говорила, да, что у меня это первые… мы же можем назвать это отношениями, да? У меня это первые отношения, и всё такое новое и такое странное, даже пугающее! И, вообще, я никогда не была на свиданиях…
— Бонхи, — мягко говорит Тэхен, но она его не слушает.
— Да и… м-м-м… я очень волновалась, что я целовалась ужасно. Я ужасно целовалась, да? Только скажи честно. У меня практики не было, а с кем мне тренироваться?! Это так странно – тренировать поцелуи.
— Бонхи, — ухмыляясь, вновь зовет Тэхен.
— И! Я хочу, чтобы ты знал, что для меня всё это очень волнительно, и что я бы хотела, чтобы у нас всё было хорошо, чтобы всё получилось хорошо? В общем, чтобы наши отношения были хорошими, да. Да и, блин, всё это так… ярмарка, Сонгён, ты… всё слишком… как снежный ком налетел, и… понимаешь?
Бонхи тяжело дышит, только сейчас понимая, что говорила со скоростью футбольного комментатора, если не быстрее. Но Тэхен, каким-то образом, всё понял и разобрал, раз он притянул к себе, раз он коснулся свободной ладонью её щеки и нежно посмотрел в глаза Бонхи.
— Если тебе будет легче – да. Ты – моя девушка. Я – твой парень, — почти шепчет Новичок, кратко улыбаясь. — Хорошо?
Бонхи сглатывает, поражаясь тому, как она может таять под воздействием Тэхена.
— Д-да… хорошо.
— И… ты всегда можешь потренироваться со мной.
— Ты о чем? — хмурится Бонхи.
— О поцелуях, — фыркая, отвечает Тэхен.
…бум-бум-бум-бум-бум…
— Ох… да…
— Я буду только рад, — шепчет Тэхен и наклоняется ближе, прикрывая глаза, но Бонхи тут же давит ему на грудь, слегка отталкивая.
— П-подожди. М-мой водитель тут… и мы ведь… здесь столько людей…
Новичок хмурится.
— И?
— В смысле? Ну… ну это как-то…
— Ага, — ухмыляется Тэхен и затыкает рот Бонхи.
Нет. Она никогда не привыкнет к тому, как Тэхен целуется. Никогда.
От него всё еще несет сигаретами, но Бонхи может ощутить сладковатый привкус клубники и взбитых сливок. Тэхен, не спрашивая, раскрывает её рот своим языком, пока обнимает за талию и прижимает к себе. Режиссер вообще не уверена, что она в состоянии оттолкнуть его, даже несмотря на шушуканье прохожих и ожидающих автобуса людей.
Рука, что была на его груди, сжимает его кожанку. Бонхи старается целовать в ответ, старается не облажаться хотя бы в этот раз, но голова кружится, тело бросает в жар, а лицо горит.
Тэхен отпускает её, тяжело дыша. Бонхи облизывает губы, сглатывает, почти дрожит.
— Я вообще… хотела позвать тебя к нам на Рождество, — она смотрит на его приоткрытые губы, на вновь отросшую щетину. — Послезавтра. Сможешь прийти?
— Смогу, — тихо отвечает Тэхен, улыбаясь.
— Никаких подарков не нужно, просто приходи. Хорошо? Ты будешь один, а праздновать Рождество в одиночестве – очень грустно и очень… тоскливо. Я знаю, что ты не фанат Рождества, но… но, может, всё-таки, придешь к нам? — Бонхи поднимает взгляд на Тэхена, и он так… влюбленно смотрит на неё.
— Хорошо. Приду.
— Правда?
— Правда.
Слышно автобус, слышно, как открываются двери, выходят люди.
— Тогда… тогда спишемся? — спрашивает Бонхи, смотря на Тэхена.
— Спишемся.
Он вновь прижимается губами, дарит долгий, прощальный поцелуй и залетает в автобус в последний момент. Новичка чуть не зажали двери, водитель недовольно оглядывается на салон, даже некоторые пассажиры возмущенно озирались на Тэхена, но ему было плевать. Он приложил карту к валидатору и подмигнул Бонхи перед тем, как автобус отъехал от остановки.
Господи-Боже.
Бонхи прижимает ладони к красным щечкам. Облизывает губы, всё еще чувствуя остатки поцелуя, и понимает, что их опять прервали, что у них вновь не было времени насладиться друг другом.
Хотела бы она побыть с Тэхеном подольше? Черт возьм, да! Да, она бы… она бы хотела поговорить с ним, поцеловать его и… и еще раз поцеловать, потом еще раз и…
Бонхи так широко улыбается, когда садится в машину, что водитель не сдерживается.
— Хороший вечер?
— Прекрасный вечер! — режиссер почти смеется, но затем понимает, что водитель всё видел. — Только! Только не говорите, пожалуйста, моим родителям, братьям и сестрам! Хорошо? Вообще никому!
Водитель мягко улыбается, давит на газ и плавно перестраивается в нужный ряд.
— Вы о чем вообще?
— Ни… ни о чем.
Шумно выдохнув, Бонхи расслабляется и смотрит в окно.
То есть… она встречается с Ким Тэхеном? Боже. Чон Бонхи встречается с Ким Тэхеном.
Как так получилось вообще?
____
“JINGLE MY BALLS” – Позвени моими шарами.
Добавить комментарий