— Ой, блять… то есть, извините, я не хотел…
— Юнги?! Мин Юнги?!
Вот паскудство.
Тяжело быть известным на весь мир художником, чьи картины каким-то образом поместили не только в Национальном музее корейского искусства, но и в десятках художественных школ.
Ну вот какого, блять, хрена он вообще обрел популярность? Почему его работы в принципе так разлетелись? Они же полнейшее дерьмо. Что люди в нем находят вообще?
Но прежде, чем сухо отказать в автографе, Юнги понимает, что лучше бы это была его фанатка или какая-нибудь навязчивая журналистка. Господи, сука, да кто угодно, но не…
— Нагён?
Нагён широко улыбается, ставя руки в боки.
— Узнал, всё-таки?
Да как её не узнать? Как не узнать ту, по ком Юнги сох все семь лет художки?
Он так много рисовал её, что может с закрытыми глазами повторить черты её лица: мягкую линию челюсти, аккуратный изгиб бровей, густоту пушистых ресниц, теплоту розоватых губ, ореховый цвет радужки. Да, она повзрослела. Да, у неё появились морщины. Да, взгляд с наивно-детского переплавился в более зрелый, осознанный, твердый.
Но она всё еще каким-то, блять, образом вызывает в Юнги чувства, которые, как он думал, были уничтожены двадцатью годами его гнилой жизни.
Господи, если ему не изменяет память, то ей должно быть тридцать шесть, а выглядит она максимум на тридцать. Юнги старается не смотреть на её тело, но сквозь белую футболку и джинсовый комбинезон он видит формы, которые могли бы подарить не одному парню лучшую дрочку в мире.
Как бы… вежливо сказать ей, что она всё еще хороша?
Как, черт возьми, люди вообще флиртуют?
— Ты сделала операцию?
О, да, молодчина, Юнги. То, что нужно говорить женщине при первой встрече спустя двадцать лет.
Нагён смущенно прикрывает нос.
— Да… заметно?
— Нет. Но я заметил.
Нагён хихикает. У неё волосы завязаны в высокий хвост, благодаря чему Юнги может рассмотреть её шею, проколотые уши и изредка просочившуюся сквозь черный цвет волос седину.
— Столько времени прошло, а ты всё еще поразительно внимательный, — ухмыляется Нагён. — Чего еще ожидать от заслуженного художника Кореи?
Юнги цыкает, кривится и закатывает глаза. У него мурашки по коже. Нет, не приятно-щекочущие, а раздражающе-колючие.
— Перестань.
— А что? Ты – единственный со всей нашей группы, кто так взлетел, — Нагён жмет плечами. — Да и, наверное, единственный, кто продолжил рисовать.
— Ага, — тяжело вздыхая, кивает Юнги и засовывает руки в карманы пальто. — Может быть, может быть…
Черт возьми, какого хуя он говорит, как безмозглый кретин?
Нагён, в свою очередь, выглядит довольно уверенной в себе. Лаконичность Юнги она воспринимает, как само собой разумеющееся, не заваливая вопросами и не пытаясь вывести его на более вразумительный разговор. За что он ей благодарен.
— Ты изменился, — выносит вердикт Нагён, пока лезет в карман за салфеткой и вытирает свой комбинезон от разлитого кофе.
Юнги был настолько шокирован встрече, что совсем забыл, как они столкнулись.
— Ну, я операций не делал, — прочистив горло, отвечает и садится на корточки, поднимая пустой, картонный стакан.
— Нет. Я не к этому, — она смеется, не видя в его комментарии ничего оскорбительного. — Какой-то… спокойнее стал, что ли.
Юнги поднимает на неё удивленный взгляд, выгибая бровь.
Черт, он ведь реально был тем еще отморозком лет двадцать-двадцать пять назад. Мог и в рожу дать, и в лицо плюнуть. Юнги помнит, как однажды его вызвали к директору из-за сломанной парты – он с такой силой кинул на неё своего одноклассника, что верхняя часть отвалилась от ножек.
Да уж, времена…
Но Юнги всего лишь хотел, чтобы его оставили в покое и дали, бляха, порисовать.
Зато сейчас, когда у него есть всё время в мире, рука отказывается брать карандаш.
— Мне через два года будет сорок лет, — говорит Юнги, выкидывая всё в ближайший мусорник. — Будь я тем же долбоебом, что и раньше, то уже бы где-то окочурился.
Нагён вновь хихикает.
Это он настолько с ума сошел, что уже видит в женском смехе что-то красивое и милое?
— Хотя, нет. Ты всё такой же.
— Прости, что… что облил тебя, — выдыхает Юнги, кивая на комбинезон.
— Да всё нормально, не переживай, — она машет рукой, рассматривая пятна. — Всё равно одежда рабочая. У меня тут, можно сказать, ремонт недалеко, — Нагён кивает большим пальцем себе за спину. — Выкупила помещение. Хочу открыть свой книжный магазин. Решила сделать перерыв, чтобы выпить кофе и…
— Книжный магазин? — переспрашивает Юнги, с интересом смотря на Нагён.
— Угу. А что?
— Да ничего… круто, — да, блять, гений. Тебе бы “TED talk” вести: “как общаться с утраченной, юношеской любовью”. — И как, м-м-м… как называется?
— Я пока не знаю, — она неловко трет ладонью шею, скривившись. — С этим у меня туго.
— То есть?
— Я пока в поисках человека, который поможет с… как же это называется? Брендингом? — Нагён вопросительно поднимает брови, смотря на Юнги. — Ну, когда тебе делают лого, подбирают цветовую палитру, занимаются оформлением и прочее.
— Да, брендинг. Но разве у тебя вообще нет идей?
— Ну-у-у… я думала что-то… заметное, — она поджимает губы, жмет плечами и смотрит в глаза, что неожиданно смущает. — Типа, “Мастерская историй” или “Дом слов”.
Не смейся, не смейся, не смейся.
Будь учтивым, блять.
Почему он не может спокойно вести беседу? Хотя, нет. Почему он сдерживается и не говорит своё мнение?
Но это ведь Нагён, а не студенты.
У неё ведь часто были хорошие идеи, которые нравились не только Юнги, но и учителю. Нагён рисовала довольно неплохо. Она всегда очень-очень старалась. Всегда была с карандашами, резинками, красками…
…и всегда делилась с Юнги.
— Ясно, — выдыхает, окидывая взглядом забитую кофейню. — Хочешь… помогу?
Сказал прежде, чем подумал.
У него ведь нет времени. У него нет ебаного вдохновения. У Юнги вообще ничего нет, кроме глупой надежды, что его настигнет Муза. Но он всё равно предлагает помощь, конечно.
Ведь Нагён нуждается в помощи.
“Можешь мне помочь с дугой? У меня ничего не получается…”
“Как ты это сделал?! Покажи! Я тоже хочу!”
“Я не понимаю… Юнги, можешь мне объяснить?”
У неё голос был таким забавным.
— С чем? — хмурясь, спрашивает Нагён.
— С брендингом.
— Юнги, ты чего! — она распахивает глаза, поднимая ладони вверх. — Такой известный и многоуважаемый художник, как ты, будет делать брендинг для какого-то мелкого книжного?
Да. Хорошо, что она произнесла это вслух. Юнги удостоверился, насколько бредовой звучит его предложение о помощи.
Но он всё равно хочет, и это чертово желание ничем не утолить.
Юнги закатывает глаза, вновь вздрагивая из-за упоминания его успехов в карьере.
— Хватит. Я уже давно не рисую…
Нагён с удивлением смотрит на него. На какой-то миг в ней ощущается порыв: наверняка хочет узнать причину, понять реакцию Юнги. Возможно, он даже видит в ней сожаление, которое обычно приводит его к рвотным позывам.
Но всё, что Нагён спрашивает – это:
— А чем тогда занимаешься, раз не рисуешь?
— Я преподаю в университете. Частном. Уже давно, — отвечает Юнги. — Так что… вместо “известного и многоуважаемого художника” – просто профессор Мин.
— Просто профессор, — она смеется, прикрывая рот рукой, и Юнги не понимает, что её так рассмешило. — Черт, да ты профессор! Это круто!
Ну хватит, хватит! Юнги не крутой. Он – жалкий старпер с утраченной искрой и тягой искусству. Алкоголик и курильщик, чей уровень счастья измеряется количеством выпитого за день кофе. Одинокий когда-то художник, который решил удовлетворить своё эго преподаванием и найти в студентах шанс на новый вдох, новую жизнь.
Но Юнги молчит.
Юнги не хочет, чтобы она знала правду.
— Я… настаиваю. Хочу помочь.
Боже, она еще сейчас подумает, что он врет. Юнги бы не доверял мужику, который твердит, что он работает профессором в престижном университете уже лет десять, но при этом говорит, как будто он учит не студентов, а гонит команду на стройке.
Но Нагён помнит его так же хорошо, как и он её.
— Юнги, мне и правда неудобно. Как насчет… может, сначала выпьем как-нибудь кофе? Мы столько лет не виделись, всё-таки, — она жмет плечами, смотрит простодушно, улыбается ярко, как солнышко.
Дожились. Юнги видит в ней солнышко. Что дальше? Начнет плакать при просмотре “Дневник Бриджит Джонс”?
Ох, как же ему хочется курить.
— Хорошо. Давай так. Дай мне свой номер, — он решительно достает телефон с кармана.
Обменявшись контактами, Нагён кланяется в знак благодарности, хотя Юнги еще ничего не сделал.
— Спасибо тебе еще раз, — она подмигивает, открывает дверь кофейни и, обернувшись, хихикая кидает: — Обязательно спишемся, профессор!
Тц.
Естественно.
— Да, до встречи, — сухо отвечает Юнги и удаляется быстрым шагом.
Стоп. А че он тут вообще забыл?
А, кофе, точно. Кофе.
Он так и не выпил кофе… а сегодня ведь суббота. Он всегда пьет вторую чашку эспрессо именно в этой кофейне, ведь здесь лучшие зерна во всём Сеуле. Но теперь он не может развернуться, не может зайти и заказать “как обычно”. Он же будет выглядеть, как идиот.
Юнги боится выглядеть, как идиот.
Что вообще с ним происходит?
Это нормально?
Может, у него сахар опять подскочил?
***
У него, блять, всё подскочило. Сахар, давление, адреналин, возможно даже член… но что самое важное – желание рисовать.
Юнги хочет рисовать.
Он наспех открывает дверь, звеня ключами, заваливается в дом, будто он бежит от отбитого на голову маньяка. Не снимая обуви, не скидывая пальто, Юнги несется через свою до смешного огромную квартиру в сторону кабинета. Он подбегает к заваленному работами студентов столу, роется в выдвижных ящиках с хаотичностью торчка, которому срочно нужно втянуть дорожку.
Юнги достает первый попавшийся блокнот, хватает ручку со стола… блять, которая, естественно, не пишет. Он лезет обратно в ящики, достает еще одну. Тоже не пишет.
Отличный он профессор. Ни одной пишущей ручки в доме. Блять, он, что, всё в университете оставил?
Но Юнги же художник, так что какой-то карандаш у него получается нарыть. Со сломанным грифелем, размером с мизинец, старый и ободранный. Сойдет.
С кабинета на кухню, где в раковине лежит посуда трехдневной давности, а на столе валяется засохший кусок хлеба. Ну хоть не воняет тухлятиной.
Юнги находит небольшой, кухонный нож, вытягивает мусорное ведро и, наклонившись, подтачивает карандаш. Руки всё еще помнят, что не может не радовать. Грифель острый, твердый. Нормально.
Как только он разгибается, то болезненно стонет и прикладывает ладонь к пояснице. Боже, как же жалко он выглядит. Хорошо, что он живет в гордом одиночестве, где может материться на всю квартиру и проклинать приближающийся четвертый десяток.
Юнги садится за стол, кладет перед собой блокнот и… рисует.
Черт возьми, он реально рисует.
Полностью поглощенный процессом, он не замечает, как летит время. За окном собираются тучи – он встает только для того, чтобы включить свет. Садится обратно, переворачивает страницы, и попросту не может себя остановить.
В голове столько идей, и все они касаются нового книжного магазина Нагён. Он продумывает вывеску, логотип, название, пробует шрифты, описывает цветовую палитру, хотя в руках всё еще один единственный грифельный карандаш.
Когда от карандаша остается огрызок – Юнги останавливается. Смотрит на результат, несколько раз моргая, сглатывает и кладет карандаш рядом с блокнотом. Юнги проверяет время на наручных часах – одиннадцать ночи. Он просидел, как одержимый, целых шесть часов?
И из-за чего? Из-за бесплатного брендинга книжного магазина? Господи, если он расскажет об этом своим коллегам-преподавателям, они подумают, что он ударился головой о раковину. У Юнги действительно такое чувство, будто он лбом приложился о пол… как еще объяснить все эти изрисованные страницы?
Ладно. Ему понравилось. Всё-таки, это лучше, чем проводить вечер за проверкой модульных.
Юнги шумно вздыхает, всё же, решает снять с себя пальто и раззуться. Он заказывает пиццу, сочную пеперони, от которой у него сто процентов будет изжога. Но ему хочется жирного и соленого, а еще курить.
Переодевшись в темно-синий лонгслив и спортивные штаны, Юнги достает сигарету, закуривает прямо в коридоре и делает первую затяжку. Включает свет в ванной, подходит к унитазу и справляет нужду, всё еще зажимая зубами сигарету. Моет руки, делает еще пару тяг, и лениво шаркает тапочками в сторону бара.
Бренди, бурбон, виски, коньяк… водка.
Виски сойдет.
На фоне включает телевизор, чтобы послушать новости. Юнги, в принципе, похуй, что там в мире происходит, но ему нужен хоть какой-то фон, чтобы уж совсем не напоминать художника-неудачника. Иногда можно наткнуться на хорошее кино или сериал, под который Юнги обычно засыпает.
Но не сегодня.
Он постоянно оглядывается на блокнот. Нужно ведь поделиться наработками с Нагён, так? Но сейчас уже почти полночь. Она наверняка спит.
Да похуй.
Юнги тушит сигарету о забитую идентичными бычками пепельницу, встает и возвращается к блокноту. Опускает рядом стакан с виски, достает телефон с кармана штанов и фотографирует нужны страницы. Делает несколько глотков виски, пока ищет Нагён в контактах. Черт возьми, у него столько ненужных номеров. Может, удалить всех к херам?
Нашел.
Гудок. Еще гудок. На третьем он начала сомневаться…
Но после четвертого слышно удивленно-сонный голос Нагён.
— Алло? Юнги?
— Да, привет, — пытается звучать непринужденно, спокойно, но выходит, как всегда – холодно и грубо. — Я тут кое-что хочу тебе скинуть. Можешь дать мне свою почту?
Нагён мычит, видимо, проверяет время. Юнги был уверен, что она откажет и назовет его сумасшедшим, но:
— …эм, окей, — осторожно соглашается, даже не спрашивая зачем. — Отправила.
Юнги садится на диван, берет с кофейного столика макбук, кладет себе на колени. Открыв, копирует почту, прикрепляет фотографии и нажимает отправить. К большому счастью, Нагён всё это время молчала.
В шоке?
Юнги тоже, блять, в шоке.
— Отправил.
— Сейчас, возьму ноут… — хрипит Нагён. Слышно, как скрипит кровать, как она зевает. — Так, что это? Юнги… Юнги, ты… ты сделал мне брендинг?!
Юнги ухмыляется, глубоко в душе радуясь, что она его не видит.
— Не совсем Всего лишь эскизы, — он прочищает горло, лезет за еще одной сигаретой. — Нравится?
— Нравится?! — бодро вскрикивает Нагён. — Юнги, я в восторге… мне нравится всё. Ты так мило совместил сову и книжку. И мне правда нравится название “Owl Book”. Навевает спокойствие, — рассуждает Нагён, пока Юнги подносит зажигалку к кончику сигареты. — Сова – это мудрость, часто ассоциируется с книжками. Ты поэтому её выбрал?
— Ага, — жмет плечами Юнги, делая затяжку.
— У меня нет слов. Ты всё это сам придумал?
Он ухмыляется, стряхивая пепел в пепельницу на журнальном столике.
— Да. Сам.
— Очень-очень круто, Юнги. Спасибо тебе большое. Сколько с меня?
Юнги хмурится, прижавшись губами к сигарете. Почему в её вопросе он слышит оскорбление?
— Это всего лишь наброски.
— В смысле? Юнги, нет. Ты проделал такую работу. Сейчас, блин, полночь, мы виделись несколько часов назад… то есть, ты…
— Хорошо, — перебивает прежде, чем она додумается до его неожиданной, маниакальной жаждой сделать ей брендинг. — Если тебе будет спокойнее, то можешь угостить меня кофе.
— Одна чашка кофе не покроет всё это, — возмущается Нагён. — Перестань. Оплата за твои услуги выше, чем чашка кофе.
Юнги закатывает глаза, трет пальцами виски и не обращает никакого внимания на пепел, что упал ему на футболку в районе живота.
— Две чашки кофе?
Нагён цыкает.
— Я что-то придумаю.
— Не надо ничего при-…
— Я знаю, что ты всегда всем помогаешь, если тебя попросить. Но…
— Я ничего такого не сделал, — выдыхает Юнги, упираясь локтями о колени. — Просто прими это и всё.
Вот придурок. Почему нельзя тон попроще? Он явно злится, и Нагён явно понимает.
Он не хотел наезжать на неё. Он просто… не может сказать ей, что ему нахуй не нужны ни деньги, ни кофе. Нагён уже подарила ему то, о чем он не вспоминал последние несколько лет.
Желание творить. Желание рисовать. Поток неудержимого вдохновения, что вынуждает забыть обо всём на свете. Никакого сна, никакого душа, еды или кофе. Только карандаш и только бумага.
Юнги ни за что не признается ей.
Нагён мычит, немного удивленная и ожидающая чего-то еще, помимо молчания. Юнги пока не знает, как бы ей так мягко подсказать, что дело не в ней, а в нем.
Он ведет себя, как гондон.
— Ладно. Хорошо, — тихо отвечает, и Юнги с облегчением выдыхает. — Спасибо тебе еще раз.
— Не за что.
— Тогда… спишемся? Кофе ведь всё еще в планах?
Юнги ухмыляется, тушит бычок о пепельницу.
— Да, конечно, — делает несколько глотков виски, чтобы избавиться от горьковатого привкуса сигарет и табака. — Только никому не говори, что это моя работа.
Нагён смеется.
— Мне не нужно внимание от журналистов.
— Да, верно. Тогда… тогда до встречи? — прочистив горло и нервно вытирая ладонь о штанину, уточняет Юнги.
— Да. До встречи. Спокойной ночи, профессор.
Она не отстанет?
— Спокойной ночи, — фыркает Юнги и кладет трубку.
Фух. Пиздец.
Каких-то десять минут разговора, а такое ощущение, что он провел 4 пары без перерыва.
Юнги откидывается на спинку дивана, вытирая лицо ладонями. Но затем подскакивает, когда слышит звонок в дверь. Пицца.
Наслаждаясь самым убогим ужином, какие только у него бывали, он щелкал пультом, пытаясь найти хоть что-то приемлемое; что-то, что поможет отвлечься от мыслей о Нагён. Но затем, у него вибрирует телефон, и он нехотя проверяет выскочившее уведомление.
“art_faculty отметил(-а) вас на фото”
Блять.
Что они уже высветили?
Юнги заходит на страничку факультета. Фото с новогоднего корпоратива, куда его заставили прийти. Он пробыл там от силы час, но его успели заснять. Зачем вообще его отмечать, если всё, что видно на снимке – его рука со стаканом виски.
Юнги цыкает, хочет уже закрыть приложение, как видит кое-что, что вызвало в нем интерес.
Инстаграмм предлагает аккаунт… аккаунт Нагён. То есть, она не подписана своим именем, но на фото – она.
“Moon”
Почему… почему Луна?
Юнги откладывает недоеденный кусок пиццы, вытирает жирные пальцы о край футболки. Наливает себе еще немного виски прежде, чем поудобнее усесться на диване. Он не сразу нажимает – думает.
Боже, он ущербный, но похуй.
Юнги касается большим пальцем экрана, его перекидывает на страницу и…
Виски течет мимо рта, сердце, кажется, сейчас остановится, а мозг на секунду прекращает работать.
Что это, блять, такое?
Нагён, но Нагён… в разных позах, в очень откровенных нарядах, с очень… необычных ракурсов. В корсетах и облегающих юбках, лежа или сидя, отвернувшись от камеры или смотря прямо на зрителя.
…ого.
Но фото, по большей части, обрезанные, что неожиданно бесит. Юнги ловит себя на мысли, что ему хочется увидеть цельный снимок… хочется оценить композицию. К тому же… Нагён – очень красивая, и та очаровательно улыбающаяся женщина, на которую Юнги пролил сегодня кофе, немного не сходится с той, которая смотрит на него с экрана айфона.
Вытирает себя салфетками, хватается за сигарету. Делает глубокую затяжку и перемещается на ноут. Открывает страничку Нагён и замечает в описания её профиля ссылку. Не читая, кликает. Юнги перекидывает на новую вкладку, где открывается…
OnlyFans.
Стоп. Стоп, стоп…
Нагён… Нагён – онлифансерша?
Он точно ни с кем её не перепутал? Это точно она?
Юнги даже… даже не знает, что он об этом думает. Как минимум ему хочется увидеть всё, но не в целях быстренько передернуть на своём прокуренном диване. Нет, ладно, возможно он кровь немного прилила к паху, но он ни за что в жизни не будет дрочить на фото своей школьной любви.
Не будет же?!
Юнги хочет понять, почему спустя столько лет он всё еще не может забыть то, что чувствовал к ней.
Регестрируется, проверяя, чтобы он не ввел рабочую почту. Долго думает над ником, в конечном итоге выбирая doubleespresso. Он лазит в настройках, отключая всё, что могло бы выдать его настоящую личность, и возвращается на профиль к Нагён.
У неё столько платного контента… который Юнги покупает.
25$. 150$. 200$. 20$. 250$.
Он не считает, сколько он в итоге потратил, но то, что он получил…
Юнги почти сорок, а у него дыхание перехватывает от обнаженки.
У него слишком давно не было женщины. Он слишком давно не смотрел порно. Он вообще не помнит, когда в последний раз получал удовольствие от мастурбации, когда он вообще хотел настоящего секса. Страстного, с поцелуями и объятиями, со стонами и потной спиной.
Но то, что он видит…
Это так… красиво. Боже мой, это ахуеть как красиво. Юнги не может взгляда оторвать. Он смотрит в экран, любуясь Нагён. Как она фотографирует себя в зеркале, надев лишь белые трусы и корсет; как она лежит на животе, в облегающей, прозрачной ночнушке, пока читает книгу; как она стоит на четвереньках, делая снимок на ноутбуке; как у неё видны соски сквозь тонкую майку; как она вылазит голая из бассейна с мокрыми, прилипшими к спине волосами…
Пиздец.
Юнги возбужден. Он так возбужден, что хочет рисовать. Опять.
Кому нахуй нужно дрочить, когда она вдохновляет его, когда она заставляет Юнги бегать по квартире в поисках чистого полотна. Блять, на улице глубокая ночь, а он кидает на пол холст, открывает старые банки краски, которые, каким-то чудом, еще не потеряли срок годности, и находит полупустую бутылку растворителя.
Юнги рисует много много красного. Мешает бордовый, играется с розовым, добавляет немного оранжевого и персикового. Круговыми движениями заполняет холст, покрывая его цветом вина, пока не останавливается и не встает на ноги.
Да. Оно. То, что он чувствует; то, что он видит.
Юнги тяжело дышит, не зная, сколько он просидел за картиной, не зная, сколько краски он истратил, сколько скурил сигарет и сколько виски выпил. В квартире несло растворителем, табачным дымом и алкоголем. То, что надо.
Юнги падает на пол, уставший и выжатый. Он лежит рядом с картиной, смотрит в светлый потолок. У него одежда вся в краске, на лице несколько мазков, а пальцы так вообще… в крови.
Черт, Юнги совершил убийство.
Каким-то образом он убил в себе пустоту, что разъедала изнутри, что поглощала и душила. Труп прямо на этой картине, яркий и свежий, вонючий, обнаженный. Но каким-то образом – живой, а не мертвый… хах, труп, который дышит.
Юнги смеется, хлопая самому себе.
Так вот, что это такое… второе дыхание.
Господи, и всё, что ему нужно было – встретиться с Нагён?
Стоит ли признаться ей, что он очнулся от длительного, коматозного сна благодаря её голым фотографиям на онлифанс? Поймет ли она?
Да как? Сам Юнги не понимает, а она поймет?
Нужно еще выпить.
Добавить комментарий