Юнги больше так не может.
Прошел месяц с тех пор, как он нашел онлифанс Нагён. И он всё еще подписан. Черт возьми, Юнги всё еще следит за её страничкой, покупает её обнаженку, читает её влог. Скромный, небольшой, но, всё же, влог. Как она открывает книжный магазин, не указывая названия; как она извиняется за отсутствие обновлений, но обещает в скором времени сделать фотосессию; как она ездила с друзьями на скалодром. Юнги отказывался признавать, что, глубоко в душе, он надеялся в один из дней увидеть упоминание самого себя, но Нагён придерживалась строгой анонимности.
За месяц они успели сходить в океанариум, дважды выпить кофе и один раз проехаться на велосипедах. Активность в жизни Юнги – такое же редкое явление, как и трезвые выходные. Мало того, что он пьет – он курит, как паровоз. Плаванье с акулами оказалось не таким уж и страшным, как велозабег по паркам Сеула.
Но Нагён привыкла жить на ногах. Для Юнги отдых – это лечь перед телевизором, почитать раздел об искусстве в новомодном журнале, пропустить сигаретку за стаканом виски или крепко поспать. Но Нагён, скорее всего, заплесневеет после первого же ленивого дня, умирая от жажды к адреналину.
Несмотря на то, что они редко виделись, они часто переписывались. Беседы строились на их теплых воспоминаниях о художке, об учащихся, что ходили вместе с ними на уроки. Нагён делилась новостями, а Юнги просто слушал. Он вообще ни с кем не поддерживал контакт и не знает, кто чем занимается, кто женат, а кто уже разведен.
Странно слышать, что у некоторых уже есть дети.
Юнги не спрашивал, был ли кто-то у Нагён, как и она не задавала вопросы о его личной жизни. Они как-то обходили тему отношений. Единственное, что он знает – она одна, и ей хорошо одной.
За последние тридцать дней он не раз ловил себя на мысли, что хотел бы попробовать. Дело не в возрасте, не в “часики-то тикают”, не в потребности в сексе. Дело в Нагён и в том, что она вызывает в Юнги.
Он хочет признаться. Во многом. В своей жалкой, детской любви, которую он протянул до своих почти сорока лет. В том, что она – причина, почему он вновь начал рисовать. Ну и, конечно же, в самом ужасном – в своей подписке на её профиль онлифанса.
Юнги такое ссыкло.
Что бесит. Очень. Он не хочет быть ссыклом. Он прошел такую школу жизни, у него столько дерьма творилось за больше, чем тридцать лет. Да он, блять, заслуженный художник Кореи, чьи работы стоят сотни тысяч евро. Он даже к акулам успел прыгнуть!
Но признаться Нагён в том, что он уже как месяц сохраняет себе в папку её оголенные фото – Юнги не может.
Почему? Что здесь такого? Они – взрослые люди. Нагён производит впечатление умной, понимающей женщины. Тем более, он не дрочит на неё. Но как нормально сказать ей об этом?
Юнги вылетает с университета после последней пары. Он игнорирует студентов, которые пытаются словить профессора, чтобы сдать работы, получить пропущенные лекции или поговорить о практике. Он садится в свою серую ауди, пристегивается и выезжает с парковки. У него нет времени включить музыку, но у него есть время перекурить. Машина уже давно провонялась табаком, так что похуй.
Стряхивая пепел через открытое окно, Юнги нервно стучит пальцем по рулю и смотрит на красный свет, что горит на светофоре. Он не знает расписания Нагён, без понятия, где она и что делает. Мог бы написать, но если напишет, то тогда точно откажется от этой дурацкой затеи.
Юнги ругается себе под нос, когда попадает в пробку. Выкидывает бычок на дорогу, закрывает окно и проверяет время. Час у него еще точно есть.
Он так для себя решил: если Нагён в книжном – значит, это судьба; если её там нет – не судьба. Смешно. Юнги, который не верит ни в теорию о разделенных душах, ни в красные нити судьбы, ни даже в знаки зодиака – надеется, что Нагён будет в магазине.
Он оставляет машину на парковке возле гипермаркета. Находу поправляет темно-синий пиджак и проверяет, нет ли пятен от краски или чернил на белой футболке и широких, светлых джинсах. Юнги стучит кожаными, черными туфлями, неприятно царапая тротуар подошвой. Нервно сжимает ключи от машины в кармане пиджака, звенит ими, мнет мягкий брелок в форме игральной кости. Частота пульса около инфарктная, тело ощутимо бросило в жар.
Но Юнги всё равно упорно двигается к цели.
Он должен доказать самому себе, что он – не ссыкло. Он – мужик. Мужик, который сейчас зайдет к Нагён и всё ей расскажет. Да!
Юнги залетает в книжный, слышит над головой китайские колокольчики. Он не замечает логотипа на дверях и витрине, который он же придумал; ему плевать на забитые книгами полки и запах бумаги; он даже не видел таблички “Закрыто”. Всё, что его волновало – Нагён, которая выглядывала из-за стеллажей.
Удивленная, но с улыбкой на лице. У неё в руках книги, которые она то ли расставляет, то ли сортирует. В обычных, широких джинсах, черном гольфике, с собранными в хвост волосами. По-домашнему уютная, по-своему милая и немного уставшая.
Юнги сглатывает.
— О, профессор Мин? Не ждала те-…
— Я подписан на твой онлифанс.
Фух.
Он сказал. Он это сказал.
Окей. А дальше что?
Вот об этом он не подумал.
Конечно. Нахера ему вообще думать?! Он же тупой, безмозглый идиот! Влюбленный, ко всему прочему!
Бежать. Да, точно. Надо бежать! Чего он стоит, как вкопанный?! Нужно валить отсюда, пока она сама не выкинула его из магазина!
Но, что странно, Нагён не выгоняет. Юнги только сейчас понимает, что она просто молчит. Немного растерянная, но не напуганная. Да он выглядит более встревоженным, чем она.
Нагён хмурится, переводит взгляд на книги в своих руках. Облизнув губы, она подходит к кассовой стойке, опускает стопку книжек и встряхивает руками. Открывает большой блокнот, берет ручку, щелкает ею и переводит всё своё внимание на записи.
— Как давно? — первое, что она говорит.
Юнги нервно поправляет пиджак, подходит ближе, пряча ладони в карманах.
— С тех пор, как мы впервые с тобой столкнулись. Возле кофейни. Я… я-я нашел случайно.
— И случайно подписался? — ухмыляется Нагён, кидая взгляд на Юнги.
— Да, мг. Рука соскользнула, — он ладонью трет слегка отросшую щетину, что колется на подбородке. — То есть, палец.
Нагён тяжело вздыхает. Лезет в карман джинс, чтобы достать телефон. Она что-то там ищет, внимательно смотря на экран.
— Ты… doubleespresso?
Как она поняла?!
— Да, — тихо, немного пристыжено отвечает Юнги.
— Стоило догадаться, — фыркает Нагён и водит большим пальцем по экрану. Чем больше она читает, тем больше меняется в лице. — Ты… ты задонатил мне больше четырех тысяч долларов?
Ого. Он и сам удивлен. Юнги просто не считал. Он покупал, не глядя.
— Прости.
Что? За что он извиняется? Почему он извиняется?
Видимо, Юнги очень сильно боится, что теперь Нагён будет смотреть на него по-другому: не как на профессионала-художника, а как на бездаря-извращенца. Он не извращенец. Возможно бездарь, но не извращенец. Он должен ей нормально объяснить.
— Прости? — она хихикает, блокируя телефон. — Мне стоит сказать тебе большое спасибо.
— Но от тебя и так приходят благодарности.
— Говорю лично, — она мягко улыбается, прячет телефон и возвращается к записям. — И? Твоё отношение?
— К чему?
— Что я веду онлифанс, — совершенно спокойно говорит Нагён.
Юнги немного растерян.
— М-м-м… а какое должно быть?
Нагён фыркает, жмет плечами.
— Осуждаешь? Одобряешь? Порицаешь? Поддерживаешь?
Юнги хмурится.
— Да мне плевать, — фыркает, но замечает недоверчивый взгляд Нагён, и тут же прочищает горло. — Ну, то есть, ладно, мне не плевать. Если бы мне было плевать, я бы просто закрыл твой профиль. Так? Но… но я зарегестрировался, подписался. Да, — он чувствует, как во рту пересохло, и как легкие требует никотина. — Мне было интересно. Да.
Нагён дергает бровью, от чего-то поджимает губы, как будто сдерживается, чтобы не засмеяться. Качает ручку между пальцев, стукая ею о блокнот, и изучающе смотрит на своего старого друга.
— Было интересно, как я выгляжу в стрингах?
Он практически подавился слюной. Практически.
— Да. Мг.
— Ясно, — она улыбается, резко закрывает блокнот и тяжело вздыхает.
Юнги наблюдает за тем, как она ходит по магазину. Неожиданно в ней чувствуется напряжение даже на расстоянии. То, как она двигается, каким пустым взглядом просматривает книги. Нагён была права – Юнги очень внимательный, и он подмечает изменение не только в ней, но и в том, как между ними натянулась нить.
Возможно ли, что она разочаровалась в нем? Юнги и сам в себе разочарован. То, что он, всё же, признался – это хорошо. Но то, что он подписался на неё, видел её голой, видел её во всех возможных позах и со всех возможных ракурсов – не очень.
Юнги всё еще не объяснился, он всё еще не донес до неё, что она с ним творит.
Он не хочет её терять.
Осознание, что Юнги нуждается в ней не просто как в источнике вдохновения, но как в человеке – летает спутником на просторах его пустой башки. Там же в огромный астероид скопились его трепетные чувства к той самой девочке, которая всегда делилась с ним красками, которая всегда просила о помощи и смотрела на него глазами, полными восторга. Юнги знает, что столкновение неизбежно, и он всё ближе, ближе и ближе.
Он придет к этому, постепенно. Он верит в это.
— Я ничего от тебя не ожидаю, — хрипло говорит Юнги.
Нагён хмурится, накидывая на себя светлое пальто.
— Ты о чем?
Они выходят из магазина, и пока она закрывает окна ролетами, ставит сигнализацию и шумит ключами, у Юнги прорывает дамбу:
— Я не хочу оплаты. Не хочу еще какой-нибудь хуйни. Я заплатил за твои фото. Я ни разу не дрочил. Твоё фото у меня на ноуте. Твои фото у меня в отдельной папке на ноуте. Если бы я мог, я бы заказал у тебя печатную версию, — Боже, что ты мелешь вообще?! — Я… я рисовал тебя. То есть. Я… я давно не рисовал. Не хотел. Женщины меня вообще не интересовали. Но когда я встретил тебя, спустя столько лет, и вновь почувствовал…
Юнги затыкается. Он тяжело дышит, понимая, что всё это время он смотрел себе под ноги, размахивал в воздухе рукой и говорил что-то, что он сначала должен был бы отфильтровать.
Но затем, он встретился с её взглядом: шокированным, взволнованным, пораженным. Так смотрят на тех, кто только что признался в любви, но не на тех, кто только что выдал позорный монолог об одержимости и чем-то, граничащим с зависимостью.
Юнги почти проговорился, но вовремя захлопнул рот.
Но Нагён казалась заинтересованной.
— Что почувствовал?
Молчи. Молчи, блять.
— Ничего, — хмурится, лезет в карман за сигаретой.
Курить. Нужно срочно занять чем-то рот. Нужен никотин, нужно…
— Ты был влюблен в меня в художке, да?
…а?
Ч-чего?
Юнги зависает. У него палец только дернул зажигалку, огонь еле-еле коснулся краешка сигареты. На секунду ему вообще показалось, что мир вокруг остановился, а его внутренности сжались до микроскопических размеров.
Он смотрит на Нагён, медленно опускает зажигалку. Сигарета всё еще во рту. Он сглатывает, впиваясь зубами в фильтр. Во рту легкий, горьковатый привкус. Юнги моргает, дышит носом и совершенно не думает головой.
Когда в последний раз сердце у него выскакивало из груди?
Он чувствует себя слишком уязвимым, открытым.
А еще – смущенным.
Нет смысла скрывать, как и не было с самого начала.
Юнги вытаскивает сигарету со рта, глубоко вздыхает и кивает.
— Да.
— А сейчас?
Она смерти его хочет?!
Он неосознанно делает шаг назад. Маленький, но твердый. Возможно, у него чуть-чуть подкосились ноги, и он не прочь где-то присесть. Но Юнги всё еще стоит, всё еще смотрит на Нагён большими, широко раскрытыми глазами, ощущая себя тупорылым оленем, а не смелым львом.
Всё еще нет смысла прятаться за двадцатилетними чувствами.
— Да.
Нагён улыбается. Юнги сам не замечает, как шумно выдыхает, как у него что-то внутри сломалось. Деревянные доски упали с окон, поднимая пыль и пропуская яркий, солнечный свет в его темную, отсыревшую душу.
Черные краски покрытые желтыми мазками, и где-то в центре – белый с оттенками бежевого. Водоворот, впитывающий в себя затхлость и тухлость, оставляя теплую чистоту.
То, что Нагён его не отвергала; то, что она казалась счастливой услышать от него подтверждение собственных догадок – по-особенному ударило по Юнги. Так, что у него пальцы дернулись, забывая, что вместо кисти у него в руках сигарета, а вместо красок – зажигалка.
Всё, что она сделала – улыбнулась.
Юнги не ссыкло. Хуже. Юнги – влюбленный художник.
— Ты на машине приехал? — она смотрит в сторону парковки возле гипермаркета.
— Эм… да.
— Моя там же припаркована. Пройдемся? — всё еще улыбаясь, она вопросительно смотрит на Юнги.
— Да. Конечно.
Он забывает о сигарете – прячет вместе с зажигалкой в пиджак, не заботясь о мелком табаке, что останется на дне кармана. Юнги хватается за ключи, ощущая, как метал нагрелся под его извечными касаниями слегка вспотевших ладоней.
Он не знает, как продолжить разговор. Юнги никогда не был поклонником бесполезной болтовни. Трещать языком он умеет только на парах. Он может говорить об искусстве часами: обучать и наставлять, критиковать и анализировать. Но вести задушевные беседы – не его конек.
Рядом с Нагён ему не нужно об этом волноваться.
— Я завела онлифанс из-за того, что моя кошка заболела. У неё был рак молочных желез, — удивительно спокойно говорит Нагён, пока Юнги с не скрываемым шоком смотрит на неё. — Мне нужны были деньги. Быстрый заработок. Моя подруга рассказала про онлифанс. Ну, я, конечно, знала о нем, но не задумывалась, что там можно поднять денег, — она жмет плечами, смотрит себе под ноги. — Я долго думала. Но… у моей Луны не было времени, и я готова была на всё. Подруга помогла зарегестрироваться, продвинуться – она и сама довольно популярная онлифансерша. Без её помощи мне было бы трудно, — Нагён нежно улыбается, скрещивая руки на груди. — Через месяц-два я начала поднимать бешеные деньги, что всё еще поражает. Я не могла свыкнуться с мыслью, что за мои интимные фото готовы столько платить. Как ты можешь понять, накопить на операцию не составило труда. Но… Луна всё равно умерла, — Нагён хмурится, тяжело вздыхает и пальцами трет глаза. — Три года назад её не стало.
— Мне… жаль, — тихо говорит Юнги, хотя понимает, что словами не помочь.
Но Нагён всё равно улыбается с благодарностью.
— Спасибо. Мне тогда было очень тяжело. Я взяла Луну еще котенком. Пять лет я прожила с ней, а потом – рак, — она мотает головой, с грустью смотрит на лабрадора, которого ведут мимо. — Я долго думала, стоит ли мне возвращаться на онлифанс. Заработок действительно легкий, быстрый. Всё, что мне нужно – следить за своим телом, общаться со своими подписчиками и думать над фото.
— То есть, ты решила продолжить из-за легких денег?
Юнги не знает, зачем он это спросил. Он всё еще не заткнул свой рот сигаретой, хотя пора бы. Он действительно не хотел оскорбить или унизить. Возможно, будь на её месте студентка, которая, например, решила бы соблазнить профессора своими фото, он бы устроил ей такую лекцию, что она бы выскочила в слезах.
Но он никогда так не поступит с Нагён.
По крайней мере, нарочно.
Она останавливается, смотрит на него ни то злобно, ни то пристыжено.
— Да, — отвечает, хмурится и тяжело вздыхает. — Да, Юнги, я продолжаю из-за легких денег. Мы живем в мире ёбанного капитализма, — злится, практически рычит, и Юнги начинает жалеть, что он вообще умеет говорить. — Дай сигарету.
— Ты же не куришь.
Нагён напрягается, злится, хотя всё равно каким-то образом её тон больше схожий на шуршание книжных страниц, но не на бушующий, морской шторм.
— Я только что узнала, что мой друг детства, который стал известным художником, задонатил мне больше четырех тысяч долларов на онлике, а затем – признался в чувствах. Дай сигарету.
Окей. Теперь он и сам не знает, стыдно ли ему. Но пачку всё равно протягивает и вежливо предоставляет огонек.
Юнги закуривает вместе с ней, делая глубокую затяжку.
Они продолжают путь к парковке. Всю дорогу он, кажется, бежал, раз не заметил, что от книжного до машины минут двадцать в неспешном темпе. Юнги согласен и на часовую прогулку – он не готов отпускать Нагён, не сейчас, когда она открывается перед ним так же, как и он – перед ней.
Она даже не кашляет. Может, иногда балуется сигареткой по вечерам, чтобы успокоить нервы? Юнги бы упрекнул её, по привычке, но он уже понял, что сегодня у него не очень с речью.
— Я знаю, что это звучит как оправдание, но… но я часто вспоминала художку, когда редактировала свои снимки или придумывала концепты, — Нагён фыркает, прижимается губами к сигарете.
Юнги ловит возможность и решает исправиться после своего неудачного вопроса.
— Это видно. Мне нравится твоя композиция.
Нагён прыскает от смеха, а Юнги краснеет. Черт, он действительно краснеет? Может, ему кажется?
— Таких отзывов на мою обнаженку мне еще никто не говорил.
— Рад… быть первым, — прочищая горло, отвечает Юнги.
Заткни рот сигаретой, сейчас же.
— Нет, я серьезно пытаюсь оправдаться перед тобой.
— Передо мной?
— Юнги. Ты – известный художник, который делает в этой жизни что-то действительно стоящее: ты преподаешь в престижном университете, твои работы считаются настоящим искусством, и твой успех заслуженный, — с горькой улыбкой говорит Нагён, а Юнги хочется остановится возле ближайшей мусорки и вырвать в неё. — Я же… я занимаюсь херней. И этот книжный магазин – единственное что-то стоящее в моей жизни, что я могу сделать за деньги с онлика.
— Перестань. Хватит. Не унижай себя, — хмурится Юнги, хотя знает, что дает лицемерные советы. — Какая разница, как ты заработала себе на жизнь? И, я же сказал, мне плевать, что ты зарабатываешь онликом.
Нагён ухмыляется, делая затяжку.
— М. Да, конечно.
Юнги ощущает легкое раздражение.
— Ты же знаешь, я не буду пизде-… то есть, врать.
— Я знаю, — она жмет плечами, улыбается. — Проблема в том, что я уже такое слышала. От другого мужчины.
Юнги зависает, но ноги всё еще продолжают двигаться. Он косится на Нагён, стараясь не показывать что-то, что неожиданно больно разъедает изнутри. Конечно, не удивительно, что у неё кто-то был, но ему не нравится, что из-за этого утырка Нагён теперь сомневается в честности Юнги.
— И?
— Угрожал тем, что расскажет о моем аккаунте моей семье, — равнодушно отвечает Нагён, вызывая у Юнги приступ четко очерчиваемого омерзения.
— И? — тише, но резче повторяет.
— Не рассказал. Но мне пришлось ему заплатить.
— Блять, что? Он шантажировал тебя?
— Ага, — кивает Нагён и тушит сигарету о ближайшую мусорку, выкидывая туда же бычок.
Юнги не заметил, как он дошел до фильтра.
Прокручивая в голове услышанное, он избавляется от бычка и смотрит на слишком спокойную Нагён.
— И сколько ты отдала?
— Семь тысяч долларов. Он хотел больше, но на тот момент у меня просто не было, — она двигается дальше к парковке, и Юнги идет следом.
Он часто злился. Он всегда злой. По большей части, на самого себя. Он может быть строгим преподавателем, но он никогда не срывался на студентах. Он может быть снобом и мизантропом, но он не может не отозваться на крик о помощи.
Как бы Юнги не пытался быть мудаком и говнюком, он работает над этим с детства, с тех пор, как в его рисунках преподаватель художки увидел потенциал.
Но почему-то его желание ударить в рожу вспыхивает с той же интенсивностью, что и двадцать пять лет назад, когда он мог сломать однокласснику руку или избить старшеклассника до потери сознания.
Он спрашивает до того, как подумает.
— И как же его звали?
Нагён ухмыляется, кидая взгляд на Юнги.
— Зачем тебе?
— Просто интересно.
— Лим Сангву.
— Ясно. Ублюдское имя – ублюдские поступки, — рычит Юнги, засовывая руки в карманы пальто. — Но он всё еще может написать твоим родственникам, верно?
— Пусть пишет, — Нагён фыркает, вновь жмет плечами. — У меня уже был разговор с родителями.
— И?
— Ну-у-у… пришлось дать им обещание, что я больше никогда не приеду к ним в дом.
Юнги на секунду закрывает глаза, хотя и сам понимает, что не может не вспыхнуть.
— Ты, блять, всего лишь ведешь онлифанс. Ты даже не порноактриса.
— Для них это сравнимо с проституцией. Но, наверное, так и есть, — она ухмыляется, задумчиво смотря на зажигающиеся уличные фонари на парковке. — Фото моего тела покупают с целью подрочить. Но, знаешь, на самом деле, там так много одиноких мужчин, — в её тоне проскальзывает сожаление, пока Юнги поразительно быстро остывает. — Все думают, что онлик – это про порно, но, в реальности, это про одиночество богатых ублюдков.
Хах. Юнги и есть одинокий, богатый ублюдок.
— Прямо, как ты, — с улыбкой добавляет Нагён, заставляя Юнги вздрогнуть.
Ну, по крайней мере, она это видит и не идеализирует его так, как большинство вокруг.
— Спасибо, — шипит сквозь зубы, не смотря на Нагён.
Он слушает её смех и всё еще надеется, что она не считает его жалким извращенцем. Она играется с ним, невинно и мило, что радует. Пусть лучше так, чем бежать в ближайшую новостную газету в поисках журналиста и рассказывать про истинную сущность заслуженного художника, так еще и профессора, Мина Юнги.
Нагён останавливается возле своей машины. У неё серая Киа, джип, не мытая, судя по всему, уже недели две. Окна затонированны, но через лобовое стекло Юнги замечает что-то отдаленно похожее на мешочек в виде котика, что висит на зеркале заднего вида.
Нагён поворачивается к нему, мягко улыбаясь.
Юнги же… опять не знает, что делать.
Он выложил все карты. Хотя, Нагён куда более откровенна, в отличие от него. Он всего лишь признался в чувствах, а она раскинула перед ним целый флэш рояль, говоря о слабостях и ненависти к самой себе.
Юнги тоже должен сказать ей, что он не против застрелиться за стаканом виски, но не может.
Почему?
— Так и… что дальше? — спрашивает Нагён, а Юнги сглатывает.
— Не знаю.
— Может, пригласишь меня на свидание?
Да. Точно. Очевидно же.
— Я, м-м… — он прочищает горло, прикладывая кулак ко рту. — Сходишь со мной на свидание?
Блять, сколько ему лет? Почему он так нервничает?
— Куда?
— Я не знаю.
Он хотя бы честный. Он хотя бы показывает Нагён, какой он, на самом деле, неудачник.
Но она смеется в ответ, и Юнги с облегчением выдыхает.
В голове рождается идея, и он тут же хватается за неё.
— Хочешь, порисуем?
Нагён заинтересовано дергает бровями.
— Порисуем?
— Да. Поедем в мою студию, — он смотрит по сторонам, как будто она где-то рядом. — У меня есть мольберты, холсты, краски, кисти – всё, что нужно. Я могу поставить вазу, фрукты. Поработаем с натюрмортом.
Нагён складывает губы трубочкой, выдает восторженное “у-у-у”.
— Хорошо. Давай. Не помню, когда в последний раз брала кисть в руки, — фыркает, то сжимая, разжимая пальцы в кулак. Но затем в её глазах проскакивает что-то опасное, и она коварно улыбается. — То есть, меня ждет бесплатный урок от профессора Мина?
Юнги закатывает глаза и тяжело вздыхает.
— Я приглашаю тебя на свидание, а не на урок.
— Одно другому не мешает, — она жмет плечами, хихикает и снимает машину с сигнализации. — Мне нужно заехать в химчистку, так что…
— Да, конечно, — кивает Юнги, делая шаг назад. Он наблюдает за тем, как Нагён садится на водительское, как она опускает стекло. Он ловит момент, пока она не уехала, и вновь подходит, чуть наклоняясь. — Я заеду за тобой в это воскресенье, в четыре. Напишешь, где ты живешь?
Нагён заводит двигатель, широко улыбается и кивает.
— Конечно! Обязательно. Не хочу, чтобы ты думал, что я живу в магазине, — она пристегивается и поправляет зеркало заднего вида. — Тогда спишемся, профессор Мин.
Сильно ли будет грубо, если он назовет её “шлюшкой”?
Да, определенно ему стоит думать прежде, чем молоть языком.
— Да, спишемся, Нагён.
Были бы у него близкие друзья, то ахуели бы, узнав, что Мин Юнги идет на свидание. Даже жаль, что он забитый одиночка, предпочитающий коротать вечера за дюжинами работ студентов-балбесов, а не где-нибудь на яхте.
Господи, у него свиданий не было лет пятнадцать, а облажаться с Нагён ему уж очень не хочется. Как ему, почти сорокалетнему мужику, очаровать онлифансершу, у которой, наверняка, есть опции поинтереснее, чем занудный художник с никотиновой зависимостью и особым пристрастием к алкоголю?
Придется немного попотеть.
Добавить комментарий