— Помнишь, как мы представляли себе рай?
— Помню, как ты его представляла.
— А ты как его представлял?
— С тобой. В любом месте, в любое время… лишь бы с тобой.
(c) “Грозовой перевал”, 2009г.
— Билеты, пожалуйста!
Тэхен протягивает с водительского сиденья два билета. Кассир с вежливой улыбкой сканирует штрих-код, желает приятного просмотра и указывает в сторону открытой поляны, что постепенно заполнялась машинами.
Бонхи никогда не понимала, зачем Тэхен купил кабриолет. Он всегда мечтал о Форде Мустанге, но со съемной крышей? Они редко выезжали за город, еще реже отправлялись на пляж. Поездки с открытым верхом – романтично и атмосферно, но не с их темпом жизни.
Однако, сидя под вечерним, звездным небом, окрашенным в перламутрово-синий, Бонхи меняет своё отношение к кабриолетам.
Тэхен успел занять лучшие места – четко посредине. Впереди – белоснежное полотно, где минут через пятнадцать должен начаться показ “Бриолина”. Кто-то шуршит пакетом с попкорном, у кого-то щелкает банка колы. Бонхи оглядывается на мобильный фудкорт, где пахнет кукурузой. Тэхен, ничего не говоря, выключает двигатель, вылазит из машины, перепрыгивая через дверь, и, засунув руки в карманы брюк, двигается к фургончику.
С тех пор, как Тэхен стал работать с профессором Мином, у него заметно поменялся стиль. Вместо кожанки он предпочитал пальто и пиджаки, вместо рванных джинс – классические слаксы. Он мог надеть кроссовки на пробежку, мог ходить по студии в старых кедах, мог выйти в магазин в заношенных тапочках, но на все важные мероприятия и встречи у Тэхена имелось несколько пар кожаных туфель.
Сегодня – не исключение. Несмотря на жару, он всё равно надел черный костюм-тройку, оставив пиджак на задних сиденьях. Хлопковая жилетка поверх белой рубашки подчеркивала талию, брюки облегали длинные ноги, лакированные дерби смело ступали по придавленной траве.
Тэхен закурил по дороге. Как только он занял очередь на попкорн с напитками, то тут же полез в телефон, что-то печатая.
Бонхи решила, что поговорит с ним вечером, после свидания. С самого утра убеждала себя расслабиться, насладиться выходным, который они, наконец-то, проводят вдвоем. Но расчесывая волосы, выбирая наряд и нанося макияж, Бонхи думала только об одном.
Может ли она верить Тэхену?
Нервно оттянув до колен края летнего, бежевого платья, Бонхи тяжело вздыхает. Поправив тоненький, белый кардиган, она выжидающе стучит каблуком розовых босоножек, периодически поглядывая на Тэхена. Аромат её земляничных духов дополнялся шлейфом его мускусного одеколона, создавая иллюзию мимолетного счастья. Бонхи отстегнула ремень безопасности, скользя по нему аккуратным, вишнево-красным маникюром, и полезла к заднему сиденью, доставая из сумки зеркальце.
Благодаря своим сомнениям и предрассудкам, Бонхи чувствовала насущную потребность выглядеть не просто хорошо, но очень хорошо. Так, как она выглядела семь лет назад, пригласив Тэхена на Рождество; так, как на их первом свидании в галерее; так, как она прощалась с кружком, кланяясь на сцене после своего финального мюзикла.
Но Тэхен всё равно почти не смотрел на неё. Он казался напряженным с того момента, как они вышли из квартиры. Он не обращал внимания на музыку, что играла с радио, отвечал кратким “угу” или “мгм” на мимолетные вопросы от Бонхи и неотрывно следил за дорогой, постукивая пальцем по рулю.
Тэхен всегда проявлял особое спокойствие и сдержанное безразличие, разве что иногда мог резко вспыхнуть и потухнуть в ту же секунду. Что мешает быть ему живее и улыбчивее на их первом спустя несколько месяцев свидании?
Бонхи всё еще уверена, что он что-то не договаривает.
Неожиданный хлопок двери отвлекает. Тэхен вернулся с двумя пачками свежего попкорна. Зная, что Бонхи любит сладкий, он купил один с карамелью, а второй – с сыром. Он поставил две банки пепси на бардачок между передними сиденьями, кинул три упаковки с одноразовыми, влажными салфетками и глубоко вздохнул.
— Тебе не жарко? — прочистив горло, спрашивает Тэхен.
— Нет. Всё хорошо, — мягко улыбаясь, отвечает Бонхи и закидывает в рот зернышко попкорна. — Хм, неплохо. Мы давно в кино не ходили, да?
— Нечего смотреть.
— Как ты думаешь, можно прийти в кинотеатр, купить попкорн и уйти?
— Тебя никто не остановит, — ухмыляется Тэхен.
Прожектора тухнут, водителей просят выключить фары. Бонхи ёрзает на сиденьи, всё-таки ощущая приятное предвкушение.
Она не смотрела “Бриолин” с тех пор, как поставила его на четвертом курсе. Сколько бы она ни хотела поставить его в театре, ведущий режиссер отказывался. После того, как она заняла его пост, у неё не было времени на ностальгию – она сотрудничала с продюсерами и должна была им понравится.
Поэтому, как только Бонхи услышала первые ноты вступительных титров, её мощным толчком отбросило в актовый зал. Люди вокруг тихо подпевали, кто-то даже хлопал в такт музыке, и когда на сцене появились Сэнди и Дэнни, попкорн застрял в глотке.
Бонхи неожиданно оказывается в аудитории и смотрит на опоздавшего Новичка. Мелодия в ушах сменяется громким БУМ-БУМ-БУМ, а экран с кадрами из “Бриолина” – сценой.
Как она искала идеальные, кожаные куртки для актеров, как она клеила блёстки на реквизит для танцевального финала и репетировала сцены с труппой до полуночи. Бонхи вспоминает, как они с Чимином сидели над сценарием, как она уговаривала Новичка сыграть главную роль, как Сонгён сломала ногу.
Тогда всё было по-другому.
Бонхи была другой – шумной, увлеченной… влюбленной.
Поворачивает взгляд на Тэхена до того, как вообще поймет, что делает. Любуется его профилем, наблюдает за его взглядом, за тем, как в его глазах отображается экран. Нервно облизнув губы, чувствует остаток карамельного попкорна, втягивает в себя воздух, но так ничего и не говорит.
Бонхи не хочет портить момент.
Бонхи хочет, чтобы Тэхен наслаждался воспоминаниями.
“Бриолин” подходил к завершению. Всё, что осталось – финальный музыкальный номер, где задействованы все, начиная с главных героев и заканчивая второстепенными.
Но экран неожиданно тухнет. Музыка затихает.
— Эм, так и надо? — хмурится Бонхи и вдруг понимает, что она – единственная, кто возмущается.
Прожектора резко вспыхивают, колонки разрывает финальная песня, люди, как по команде, выскакивают из машин. Бонхи не успевает понять, что вообще, черт возьми, происходит, как перед их машиной выстраиваются зрители и… начинают танцевать?
Что за?…
Но когда она присматривается, прислушивается, когда она узнает каждого в лицо, то замирает с поражающим до костей изумлением.
Труппа.
Это её труппа.
Труппа с театрального кружка, которая в идеале исполняет финальную песню так, будто не было семи лет; будто они не под открытым небом, а в актовом зале.
Бонхи прикладывает ладони ко рту, сдерживая ни то смех, ни то плач, ни то крик. Но от эмоционального взрыва, который грозился быть мощностью с удар атомной бомбы, её спасает Тэхен. Он протягивает руку, смотрит с легкой, чувственной улыбкой и предлагает присоединиться.
Бонхи не может даже слово из себя выдавить.
Музыка гремит, юбки крутятся, ладоши хлопают. Новичок вытягивает режиссера на середину, пока вокруг них танцует труппа. Он кружит её, управляет ею, импровизирует, пока она задыхается, теряется и подпевает.
Тэхен толкает её вглубь труппы, где актеры по-очереди танцуют с их режиссером. Бонхи чувствует руки Сонгён на своей талии, ладони Хёнджина на плечах, она узнает каждого, но ей не дают времени притормозить, рассмотреть, впитать.
Но Тэхен всё еще полон сюрпризов.
Актеры подводят её обратно к центру, и когда режиссер видит Новичка, опустившегося на одно колено, ей кажется, что у неё сейчас случится инфаркт.
Музыка затихает, труппа застывает, тяжело дыша. Мир вокруг перестает существовать, и всё, что видит Бонхи – Тэхен, с маленькой, красной коробочкой, внутри которой сияет кольцо.
О. Боже.
— Жвачка, ты выйд-…
— Да-да-да!
Бонхи налетает с объятиями на Тэхена, и он тут же падает на землю, потеряв равновесие. Смеясь и одновременно плача, она что-то мелет, сама не понимая что, и привстает на руках, нависая над Новичком. Под всеобщий смех и радостные крики, он аккуратно поднимается, вынуждая Бонхи отодвинуться и сесть на колени.
— Ты дашь договорить? — кривится Тэхен, хотя совершенно не выглядит возмущенным.
— Нет! То есть, да! То есть…
— Ты хорошо подумала?
Что тут думать?!
Тэхену не хватает? Тэхену нужно удостовериться в верности её решения?
Буря, что охватила Бонхи с головы до пят, не стихает, но она всё равно замечает, что он волнуется. Тэхен переживает, что она может сказать “нет”; что она не видит его, как будущего мужа; что она сказала “да” на эмоциях, под давлением ностальгической встречи и окруживших актеров.
Но Бонхи не может себе представить, чтобы она отказалась.
— Ты сомневаешься во мне?! Тэхен, да. Да! Я хорошо подумала! А ты?
Где-то со стороны слышно смешок, и даже спустя семь лет Бонхи без труда узнает, что это Чимин.
— Да, — выдыхает Тэхен и протягивает руку, беря режиссера за ладонь.
Он надевает кольцо на безымянный палец Бонхи, и она только сейчас понимает, насколько же оно красивое. Белое золото, розовый, сверкающий камушек посередине, размером с горошину. Идеальное по размеру, идеально выглядит, идеально сидит на пальце.
Тэхен не мог по-другому.
///
— Ты же был на Кипре!
— Как я мог пропустить такое?! — вскидывая руки к небу, восклицает помощник. Казалось, что за последние семь лет он вообще не изменился. Только, разве что, перестал красить волосы и носил свой натуральный, темный цвет. Стиль всё тот же – смелый, яркий и люксовый. Нежно-розовая рубашка, бордовые брюки и черные туфли на толстом каблуке. — Новичок делает тебе предложение. Ты же в курсе, да, что он собирал нас больше месяца?
Бонхи тяжело вздыхает, прикрывая ладонью лицо. В ней уже целый Лонг-Айленд, но даже он не может потушить стыд, что она испытывает к самой себе. Пытаясь не смотреть на Чимина, она заглядывает в свой пустой бокал и разочарованно мотает головой.
— Я думала, он мне изменяет…
Чимин прыскает от смеха, хлопая ладошкой по коленке.
— Бонхи. Единственный, с кем он может тебе изменять – твой же портрет. Всё, — он фыркает, делает несколько глотков пива и шумно выдыхает. — Жесть. Тэхен. Изменяет. Тебе!
— Но он постоянно говорил по телефону, переписывался с кем-то, задерживался в студии, — нахмурившись, оправдывается Бонхи.
— Потому что он всех нас собирал, ты слышишь меня? — Чимин кривится, щелкая пальцами перед лицом режиссера.
— Слышу.
— Почему ты не думала, что он готовит тебе сюрприз?
— Месяц? Даже если он и планировал предложение, я… я просто не думала, что он решит собрать всю, черт возьми, труппу, — Бонхи не верящим взглядом смотрит на кольцо, растопырив пальцы. — Это так… странно. Тэхен сделал мне предложение.
— Ничего странного, — жмет плечами Чимин. — Я давно знал.
Бонхи поджимает губы и несколько раздраженно смотрит на помощника, который уж очень сильно гордился тем, что он знал что-то от Тэхена, о чем его девушка даже не подозревала.
— Как давно?
— Не скажу. Опять начнешь называть меня Иудой, — щурится Чимин, обиженно скривившись.
— Не начну. Ты ведь ничего мне не говорил потому, что Тэхен попросил.
— Ну да, — фыркает Чимин, оглядываясь на Тэхена. Он наклоняется ближе, несколько испуганно шепча: — Если бы я тебе сказал, он бы мне голову оторвал. Голыми руками.
Бонхи закатывает глаза, улыбается и оборачивается. Тэхен сидел в кругу актеров, давая возможность режиссеру пообщаться с помощником почти наедине.
Они уже три часа провели в баре, не затыкаясь. Труппа обменивалась новостями, делилась планами, вспоминала, как хорошо было в университете. Те актеры, которые провели с Бонхи больше трех лет в кружке, с особым теплом отзывались о репетициях и вечеринках. Около двух-трех человек не смогло приехать, ведь Тэхен попросту не смог их найти.
Страшно представить, сколько времени и сил у него заняли поиски. Он знал, что будут ставить “Бриолин” под открытым небом? Может, он выкупил всё поле, сам всё организовал, чтобы всё выглядело натурально?
Как она вообще могла в нем сомневаться?
Бонхи должна извиниться.
Поблагодарив каждого актера и попрощавшись с труппой на паркинге, они остались одни. На улице была густая ночь, время приближалось к полуночи. Тэхен поднял крышу в машине, закрыл дверь и полез в карман за пачкой сигарет с зажигалкой. Бонхи устало облокотилась о капот, наблюдая за тем, как тусклый огонек освещает его лицо.
Весь день кажется чем-то на уровне сладкой иллюзии, но не реальностью.
— Прости, что подозревала тебя в измене, — бормочет, отводя взгляд и скрестив руки на груди.
Тэхен улыбается, жмет плечами и делает первую затяжку.
— Я был готов.
— В смысле ты был готов? — хмурится Бонхи.
— Ты же такая мнительная, — он смеется, приобнимает одной рукой за талию и притягивает к себе.
— Я не мни-…
Несмотря ни на что, Тэхен всё еще любит затыкать болтливый рот режиссера чувственными, мягкими поцелуями, которые всё так же отдают привкусом табака.
Бонхи нехотя отрывается, облизывая губы. Руками обнимает за шею, рассматривая лицо Новичка при свете уличных фонарей.
— Как давно ты всё это спланировал?
Тэхен задумчиво мычит, делает затяжку и выдыхает дым в сторону.
— Полгода назад, — он делает еще одну затяжку, прижавшись к сигарете чуть подольше. — Меня заебало, что к тебе постоянно клеятся.
Бонхи удивленно дергает бровями и закусывает щеку изнутри, сдерживая рвущуюся наружу улыбку.
— Только из-за этого ты сделал мне предложение? — фыркает, внимательно наблюдая за тем, как у него дернулся кадык.
— Нет.
Бонхи хихикает, решая не смущать Тэхена. Он достаточно постарался и настрадался за последний месяц.
Отпустив его, она вновь рассматривает кольцо, по-настоящему наслаждаясь камушком.
— Ты сам выбирал?
— Да, — выдыхает Тэхен, смотря на палец вместе с Бонхи. — Это розовый сапфир. Тебе нравится?
— Очень! Розовый сапфир… я не знала, что существуют розовые сапфиры. Я думала, есть только синие, — режиссер выставляет руку перед собой, улыбаясь, и затем вопросительно поглядывает на Тэхена. — Обручальные ты еще не выбрал?
— Нет. Хотел с тобой, — он еле заметно улыбается, тушит сигарету, растерев бычок подошвой по асфальту. — Мама говорила, что отец сразу же купил обручальные и сделал предложение с ними. Но я так не хотел. До того, как у нас будет свадьба, ты будешь без кольца. Меня это не устраивало.
— Но на тебе нет кольца. Меня это тоже не устраивает, — бормочет Бонхи.
— Но все знают, что мы с тобой вместе, так? — ухмыляется Тэхен. — Никто, кроме меня, не мог сделать тебе предложение.
— Разве? Может, кто-то и был, — подняв подбородок, уклончиво говорит Бонхи.
— Да, конечно, — Тэхен смеется, и это даже оскорбляет.
— Что? Ты же сам сказал, что ревнуешь меня.
— Ревную. Но ты бы не сказала “да” никому, кроме меня, — самодовольно мурлычет, оставляя мягкий поцелуй на щеке.
— Я бы не была так уверена.
Хватка на талии резко крепчает, и Бонхи возмущенно цыкает, хлопая Тэхена по груди.
— Не надо мне мстить за то, что ты сама себе надумала.
— Как бы ты поступил на моём месте? — шепчет режиссер, ловя его раздраженный взгляд.
— Доверился бы. Но мы ведь с тобой такие разные, — фыркает Тэхен, обнимая Бонхи второй рукой, тем самым не позволяя выбраться. — Конечно же, я – тот, кто будет ходить налево.
— Я этого не гово-…
Тэхен улыбается, слыша возмущенное мычание, но Бонхи не может долго сопротивляться.
Привкус колы и сигарет на его губах немного лучше, чем отблески Лонг-Айленда на её языке. Но чем теснее их объятия, тем прозрачнее чувства.
У них не было возможности остаться наедине с тех пор, как они заехали на поляну кинотеатра. Бонхи растворилась в бурлящем потоке воспоминаний, всё еще с трудом осознавая кольцо на пальце. Тэхен же позволил себе выдохнуть, расслабляясь в безудержном “да”.
Но даже слов недостаточно.
Как и поцелуев.
Бонхи обхватывает его лицо ладонями, не совсем отдавая себе отчет, что они находятся хоть и не на людной улице в центре Сеула, но на стоянке, где всё еще припаркованы чьи-то машины. Губы Тэхена возбуждают сильнее, чем когда-либо, и дело не в двух коктейлях.
Не совсем успевает заметить, как он открывает дверь, как он толкает её на задние сиденья, как он говорит двигаться и залазит следом. Закрывает машину с такой силой, что хлопок раздается гулом в голове, но Бонхи не до конца уверена, что причина гула где-то снаружи, а не внутри неё самой.
Тэхен по-хозяйски усаживает режиссера к себе на ноги, раздвигая её колени. Не давая возможности и слова сказать, притягивает к себе и, в этот раз, целует смело, развязно, страстно. Здесь их никто не видит и не слышит.
Бонхи мычит в поцелуй, не думая останавливаться. Вообще ни о чем думать не может, кроме как о языке Тэхена, о его ладонях, что гладят её спину, и о его тяжелом дыхании, что опаляет кожу.
Он отрывается, чтобы осыпать шею поцелуями.
— Напомни, что я делал у тебя во сне?
Бонхи хмурится, слишком одурманенная близостью.
— Каком… сне?
Тэхен поднимает голову. У него взгляд потемневший, хитрый. Он ждет, пока до режиссера дойдет.
И до неё доходит.
— Ты помнишь?!
Тэхен ухмыляется, вновь наклоняется ближе.
— Конечно, я помню. А ты? — он целует медленно, словно пытается распробовать её губы на вкус, хотя и так знает.
Бонхи не помнит, как её зовут, а он хочет, чтобы она вспомнила сон семилетней давности?
К тому же, Тэхен очень сильно отвлекает.
Дразнит губами, кусает за мочку уха, щекочет пальцами ребра и трется кончиком носа вдоль шеи.
— Ты… эм… ты просто был… грубым, наглым.
Тэхен хрипло смеется.
— Ничего нового.
Он несколько расслабленно откидывается на спинку, и Бонхи с неожиданной легкостью воскрешает в памяти образ взрослого Тэхена, благодаря которому она не спала полночи.
Помимо его напора, во сне он был еще и старше. У него были морщины, он был крупнее, мужественней, выше. Тогда, Бонхи не думала, что сможет узреть взрослого Тэхена. Тогда, их будущее казалось чем-то кристально чистым, но и в то же время мутным, неизведанным. Если бы она сейчас вошла в столовую, подошла к самой себе и сказала, что во сне не хватало обручального кольца – что бы молодой режиссер ответила?
— Пялишься, — шепчет Тэхен, самодовольно ухмыляясь.
Бонхи моргает, краснеет и наклоняется ближе.
— Ты тоже.
Тэхен гладит её талию, пока растворяется в чувственном поцелуе. Ладонями ползет к ногам, мнет открытую кожу. Тэхен сжимает бедра и двигает Бонхи так, чтобы она терлась о него, чтобы она ощутила, насколько, черт возьми, сильно он возбужден.
У них было много секса: грязный, утренний, пьяный; в душе, на кухне, в студии, но никогда в машине. Здесь так тесно, места совершенно не хватает, но общая жажда стирает потребность в навязанном удобстве. Бонхи важен Тэхен, и Тэхену важна Бонхи. Где и как – плевать. Лишь бы с любовью, лишь бы вместе.
Бонхи упирается пальцами о спинку сиденья, приподнимается и трется о Тэхена. Он тяжело дышит в районе шеи, прикусывает у плеча, крепче хватается за бедра, прижимая ближе, плотнее. Мельчайшее расстояние раздражало. Одежда, которую они оба так старательно подбирали для сегодняшнего свидания, неожиданно кажется бесполезными тряпками.
Тэхен рывком снимает с Бонхи кардиган, практически рвет платье, когда стягивает бретельки. Он так часто видел её голой, но, почему-то, когда его взгляд скользит по её груди, по её ключице и ребрам, больше всего он напоминает голодного зверя. Бонхи понимает. Прекрасно понимает, ведь дрожащими пальцами расстегивает его жилетку, рубашку, желая как можно быстрее коснуться его груди, ощутить жар его кожи, пробежаться подушечками пальцев по его татуировке.
Сколько бы не прошло лет, как бы сильно они не состарились – Бонхи всегда будет восхищаться Тэхеном так же, как он восхищается ею. Взаимное очарование подпитывает беспрерывное вдохновение, что льется потоком, стоит им просочиться друг другу под кожу, стоит им нащупать их любовь, их влечение.
Тэхен резко кидает Бонхи на сиденье, укладывая спиной. Он целует в губы, кусает. Их тела с трудом помещаются, но никого это не волнует. Тэхен увлеченно оставляет поцелуи на её щеках, на кончике носа, на переносице, на линии челюсти и шее.
Бонхи уговаривает себя не торопиться, но алкоголь туманит разум, подпитывая и требуя. Она так соскучилась по своему Тэхену: по его толчкам, по его нечеловеческим стонам. Оттягивать и дальше не может, терпение ни к черту, но Тэхен неожиданно перехватывает руки, когда чувствует, как Бонхи пытается расстегнуть его брюки.
— Перестань, — тихо упрекает, практически не реагируя на раздраженного режиссера.
— Почему?! — Бонхи не стесняется – капризно ноет, вызывая у Тэхена ухмылку.
Он смотрит на неё, любуется ею так, как всегда любил и любит: замечает румянец на её щеках, отмечает подрагивающие ресницы, видит у неё в глазах отображение собственного животного желания. Он тратит целых десять секунд, чтобы насладиться картиной, пока Бонхи дрожит от нетерпения.
Тэхен восторженно вздыхает, наклоняется, утыкаясь в её лоб своим.
— Мы никуда не торопимся.
— Я тороплюсь… я хочу тебя, Тэхен.
Он дергает бровями, почти что смеется и одними губами произносит воздушное “вау”.
— У нас всего лишь месяц не было секса.
От возмущения, Бонхи чуть ли не взрывается.
— Всего лишь? Всего лишь?!
— Я тебя совсем разбаловал. Раньше тебя приходилось уговаривать, — он ухмыляется и медленно опускается поцелуями к ключице.
— Раньше, я не жила с тобой под одной крышей и не… — Бонхи прерывает стонами саму себя, чувствуя, как он присасывается к её груди.
Тэхен всё еще не отпустил её руки. Прижимает их где-то к сиденью, пока сам играется. Дразнит губами, вылизывает языком, то надавливая, то обводя вокруг. Он специально стонет, специально кусает и тихо смеется, когда Бонхи дергается под ним.
— И не… что? — спрашивает Тэхен, не отрываясь.
Бонхи выгибается, тяжело дыша и пытаясь сформулировать мысль. Он слишком давно не ласкал её грудь, он слишком давно не издевался так, как любит издеваться. Перерыв в целый месяц превращает любое прикосновение в громкий, сквозной выстрел.
— И… и я тогда… ты у меня был первым, ты знаешь.
— Знаю, — горячо шепчет, отрываясь. Он перемещается вправо, прикусывая сосок. — Знаю и обожаю вспоминать наш первый раз.
Перед глазами смазанными, но ослепительно яркими вспышками проскакивает его квартира, тюбик со смазкой, подготовленное полотенце, режущая боль и мокрое наслаждение. Бонхи возбуждается, но не физически, а совсем иначе – как будто её душу перебирают по струнам, дергая за самые натянутые и прочные.
— Ты говорил совсем не это у меня во сне, — бормочет, облизывая губы.
Тэхен опускается ниже. Он поудобнее укладывает, двигает, чтобы поднять ноги Бонхи и снять с неё промокшие трусы.
— Да? И что же я говорил? — с поддельным любопытством спрашивает Тэхен, пока гладит по икрам, ляжкам, коленям.
— Я не помню, — разочарованно вздыхает Бонхи, жалея, что не может порыться у себя в голове так же, как в архивах театра.
Тэхен мычит, кивает, задумчиво смотря на страдающую от частичной амнезии режиссера.
— Ты говоришь, я был… грубым?
Бонхи не нравится его тон – тон, который предвещает беду.
— Мг… д-да.
Тэхен улыбается, плотоядно и нахально, и затем резко тянет Бонхи за бедра ближе к себе, заставляя чуть ли взлететь. Она вскрикивает, пытается по привычке схватиться за что-то над головой, но её пальцы бесполезно скользят по двери. Тэхен упирается одним коленом о сиденье, второй ногой – о коврик на дне машины. Ладонями перемещается к заднице, сжимая, придерживая, и направляет Бонхи к своему рту так, будто он собирается испить нектара из блюдца.
Прежде, чем возмутиться, остановить или произнести хоть какую-то отдаленно адекватную мысль, Бонхи громко стонет. Рука тут же накрывает рот, ведь в машине нет звукоизоляции. Любой проходящий по парковке услышит. Но затонированные стекла не позволяют увидеть, с какой же жадностью Тэхен прижался ртом к Бонхи и с каким наслаждением он вылизывал её, скользя языком вдоль и проникая внутрь.
Неудобно. Ужасно неудобно, но ощущения запредельные. Бонхи шипит, откидывает голову назад, смотря в потолок машины. Подошвой босоножек упирается в стекло, чувствуя себя куклой. Не может пошевельнуться, не может даже дернуть бедрами навстречу – Тэхен взял всё на себя.
По салону разносится эхо его имени, и он мычит в ответ. Бонхи закусывает губу, чувствуя вибрацию, и резко втягивает в себя воздух, когда Тэхен присасывается. За столько лет он успел узнать все её чувствительные точки, он успел запомнить все её слабости, и бесстыдно пользовался, доводя Бонхи до дрожи.
— Подожди, Тэхен…
Он недовольно рычит, лишь плотнее прижимаясь. Он внимательно следит за лицом Бонхи, с особой скрупулезностью двигает языком, сглатывая и смакуя. Казалось, что Тэхен возмущен тем, что она просит его притормозить – он не на это рассчитывает.
Бонхи громко вскрикивает, когда он почти что сгибает её пополам. От неожиданной и безумно откровенной позы, она, от непривычки, паникует. Тэхен имел её и под более неприличными углами, но тогда у них не было перерыва в целый месяц. Теперь же, касаясь коленями своих плеч и наблюдая за тем, как он проникает в неё средним и указательным, Бонхи краснеет, накрывая лицо руками. Стонет, закатывая глаза, и неконтролируемо сжимает пальцы Тэхена внутри, ощущая долгожданную наполненность.
— Не бойся запачкать машину, — горячо шепчет, дополняя ласки языком.
Каблуки бьются о стекло над головой, ноги дрожат из-за бешеного темпа, который задал Тэхен. Подушечки пальцев достают туда, куда нужно, и даже если бы Бонхи попыталась сдержаться, у неё бы ничего не вышло.
Внизу живота сладко сводит, и Бонхи кончает, ни то пища, ни то крича в свои ладони. Задыхается, чувствуя, как всё брызгает в лицо Тэхена, как он, мыча от удовольствия, слизывает, проглатывает, как он продолжает выдавливать из неё соки, не замедляя темпа. Бонхи что-то неразборчиво мямлит, чувствуя слезы из-за интенсивного оргазма, но Тэхен останавливается лишь после того, как вдоволь насладиться.
Всё мокрое, в машине душно. Окна запотели, платье прилипло к талии из-за выделяющегося пота. Легкие разрывает, конечности ноют из-за положения. Но прежде, чем Бонхи вернется в своё тело, она пьяно смотрит на Тэхена, поражаясь его красоте: как он тяжело дышит, как его рот с подбородком блестят, как его взгляд потемнел.
Он не разгибает её. Тэхен наклоняется, целует, делится кисловатым вкусом, делится жаждой. Двигает ближе к себе, чтобы его стояк упирался в мокрую, подготовленную Бонхи. Он всё еще не снял штанов, и это так бесило.
— Всё еще так хорошо тянешься, — он хрипло смеется, прижимается, трется.
— А ты всё еще такой засранец, — хмурится Бонхи.
Тэхен наглядно демонстрирует правдивость её слов вязким поцелуем. Проникает в рот языком, вынуждая раскрыть челюсти как можно шире. Бьется зубами, мычит, проводит кончиком языка по контуру губ, пожирая взглядом.
— Перестань меня дразнить, — умоляюще шепчет Бонхи.
— Я не дразню. Я люблю.
Чертов романтик.
— Разве ты не хочешь войти в меня?
— Больше, чем ты думаешь, — Тэхен прижимается стояком, продолжая издеваться. — Но я также хочу насладиться своей будущей женой.
Бонхи не знает, что её уничтожает больше – то, как он сладко трется о неё, или то, как как сладко он говорит с ней.
В любом случае у неё ощутимый передоз глюкозы.
— Твоя будущая жена больше не может ждать, — Бонхи сжимает его рубашку, жалея, что не сняла с него всю одежду. — Она ждала месяц.
Тэхен фыркает, выпрямляется, насколько это позволяет высота машины. Бонхи пользуется возможностью и разгибает ноги, не до конца вытягивая. Носки упираются в потолок, колени немного ноют. Но Тэхен отвлекает нежными поцелуями, проводя губами по щиколотке и неприятно кусая за икру.
— Может… еще подождет? — по-лисьи улыбается, ожидая, что Бонхи купится на провокацию.
Возможно, в другой ситуации, она бы не пошла у него на поводу, но конкретно сейчас она готова задушить его, если он не войдет в неё в ближайшую минуту.
Бонхи грубо толкает его ногой в грудь, прикладываясь каблуком о его ребра. Тэхен издает шипящее “ауч” прежде, чем упасть на сиденье. Бонхи прижимает его плечи к спинке, заставляя нормально сесть, пока сама перекидывает ногу и опускается на его колени. Судорожно расстегивает его брюки, физически ощущая его ухмылку.
— Но я же был наглым у тебя во сне, грубым…
— Если ты не собираешься трахать меня, то я сама тебя трахну.
Что-то в Тэхене щелкает, и он перехватывает её кисти.
— Уверена? — с вызовом, с возбуждением.
— Ты не оставляешь мне выбора.
Тэхен резко шлепает по голой ягодице. Больно. Очень, блять, больно. Свободной рукой, он накручивает её волосы на кулак, тянет назад, бьет еще раз. Бонхи то ли вскрикивает, то ли стонет – сама не может разобрать.
Тэхен наклоняется к её уху, шепча:
— Выражение выбирай, когда говоришь со своим будущим мужем.
Бонхи покрывается мурашками, между ног ощутимо намокает, бедра неосознанно дергаются. Тэхен сжимает место удара перед тем, как шлепнуть в третий раз. Кожа горит, легкие разрывает, но Бонхи трется о воздух, желая прижаться к его стояку, к его ноге – к чему-нибудь.
— Тэхен, — хнычет, сглатывая. Он гладит её по ягодице, практически виновато. — Пожалуйста. Пожалуйста, войди в меня…
Тэхен успел выучить слабые места Бонхи, но Бонхи точно так же научилась правильно играться с Тэхеном.
У него дергается кадык. Рука ползет к брюкам. Бонхи успела расстегнуть пуговицы, но не успела дойти до боксерок. Он приспускает кромку трусов, чуть привстает, чтоб стянуть брюки ниже вместе с нижним бельем. Тэхен, который так хорошо и так долго держался, ломается от одного “пожалуйста” Бонхи, что не может не заводить еще больше.
Схватившись за её бедра, он направляет, трется головкой и сглатывает. Бонхи утыкается лбом о его плечо, тяжело дыша. Тэхен медленно опускает её, хмурится и мычит, проникая глубже и глубже. Он настолько сильно возбужден, он такой твердый и мокрый, что Бонхи не выдерживает мягкого стона, чувствуя горячую плоть внутри. Жмурится и обнимает его за шею, прижимаясь голой грудью о его грудь, тем самым ощущая учащенное сердцебиение.
— Блять, — рычит Тэхен, впиваясь пальцами в её талию. — Не сжимай… так…
Бонхи не отвечает. Не может. Наслаждается им, как он растягивает её, как он заполняет её, как она полностью берет его.
— Тэхен…
Он дергает за волосы, чтобы она посмотрела ему в глаза, чтобы он смог поцеловать её, чтобы она проглотила его низкий, блаженный стон.
Бонхи приподнимается и опускается всего раз, но этого хватает, чтобы глаза Тэхена закатились, чтобы с его губ слетела беззвучная ругань, и чтобы он поудобнее сполз по сиденью. Он широко расставляет ноги, насколько это позволяет машина, ладонями покрепче хватается за талию Бонхи и, не спрашивая и не предупреждая, толкается в неё, насыщая салон влажными шлепками и девичьими стонами.
Возможно, ей стоило немного подумать перед тем, как соглашаться на животный секс с Тэхеном в долбанной машине.
Рот наполняется слюнями, грудь трясется, ладони уперлись в крышу машины. Бонхи пытается удержать равновесие, балансируя на коленях и перенося весь свой вес в руки Тэхена, но из-за его дикого темпа постоянно соскальзывает. Она хнычет, жмурится, не может думать о положении тела, о пространстве. Бонхи тонет в сексе вместе с Тэхеном, забывая, где они, кто они, и что они делают.
Каким-то чудом выдавливает из себя “неудобно”, и Тэхен тут же укладывает её обратно на сиденья. Он не выходит из неё, сгибает её ноги под уже знакомым углом и натурально срывается. Бонхи чувствует, как машина качается из-за его грубых толчков, как их голоса сливаются в тягучую патоку, как их любовь ощущается на особом, неосязаемом уровне. Их тела тянутся друг к другу, требуют больше, ближе, сильнее.
Бонхи ловит его взгляд. У него зрачки расширены, лицо покраснело, брови сведены к переносице. Тэхен выглядит так, будто пожирает, никогда не выплевывает, и всегда проглатывает; будто Бонхи – вся его жизнь о которой он мечтал, которую рисовал, и которую чувствовал.
Он предлагает всего себя, и она берет его.
Стоны Бонхи достаточно громкие, чтобы их смогли услышать, но Тэхен накрывает её рот ладонью не из-за страха быть обнаруженными. Второй рукой ползет к её шее, сжимая так, чтобы она задыхалась, но не так, чтобы она потеряла сознание. Тэхен показывает, насколько хорошо он знает Бонхи, насколько хорошо он изучил её тело, её мысли, её желания, и насколько быстро он может довести её до нирваны.
Несмотря на то, что у неё уже был оргазм, то, что с ней творит Тэхен – хуже. Он выворачивает её наизнанку, прощупывает и давит, выжимая.
Бонхи видит звезды, когда смотрит в темный потолок машины. Крики и плач заглушаются ладонями Тэхена, пока он плавно двигает бедрами, помогая вдоволь насладиться всепоглощающим удовольствием. У неё по позвоночнику бегут мурашки, легкие разрывает, между ног до нестерпимого мокро.
Тэхен наклоняется, убирает руки с шеи и рта, целует её, мычит и резко ускоряется. Он хочет разделить с ней безумие, хочет раствориться вместе с ней.
Тэхен шепчет её имя, пока хаотично толкается в неё. Он несколько раз выскальзывает, рычит и торопливо вставляет обратно, не желая кончать вне Бонхи. Она пытается сжимать его, но всё словно онемело. Руки дрожат, она не чувствует ног, ягодицы покалывает от ударов, и горло дерет из-за криков. Всхлипывает, хрипит, притягивая Тэхена для глубоко поцелуя, и он рвано стонет, ожесточая толчки.
— Бонхи, я… я… — шепчет, смотря пьяно, смотря очарованно в полуприкрытые и влажные от слез глаза Бонхи. — О, блять… я…
— Люблю тебя, люблю тебя, — околдовано повторяет, обнимая его за шею и чувствует, как он дрожит.
Финальный толчок Тэхена вынуждает Бонхи удариться затылком о дверь, но она даже не реагирует, ведь он изливается в неё, ведь он заполняет её, задыхаясь от удовольствия. Тэхен материться, гортанно рычит, закатывая глаза и утыкаясь лбом о лоб Бонхи. Бедра качаются в неспешном ритме, продлевая тепло и не желая отсоединяться.
Тэхен почти что падает, но в последний момент отталкивается, понимая, что он слишком тяжелый для уничтоженной Бонхи. Он выходит из неё, помогает встать, не упуская возможности губами стереть слезы с её лица и подарить еще несколько нежных поцелуев. Они тратят совсем немного времени на то, чтобы отдышаться прежде, чем одеться и переместиться на передние сиденья.
В машине ощутимо пахнет интимом и признаниями.
Бонхи жадными глотками поглощает целую банку колы, пока Тэхен включает кондиционер и достает сигарету. Тишина кажется умиротворяющей и усыпляющей.
— Ты… на таблетках?
— Да. Не переживай, — жмет плечами Бонхи, но затем хмурится и смотрит на Тэхена. — Мне показалось, или ты сейчас разочарованно вздохнул?
— Тебе показалось.
Чего?
— Тэхен. Ты только сегодня сделал мне предложение, — поднимая ладони, говорит Бонхи. — Мы даже не расписались, а ты уже…
— Тебе. Показалось, — прерывает Тэхен, но его красные уши его выдают.
Ладно.
Позже с этим разберемся.
Бонхи пока что трудно смириться с мыслью, что она станет женой Тэхена, но он, кажется, уже думает на несколько сотен шагов вперед.
— Но ты… не против? — в его тоне слышится трудно скрываемое волнение.
Бонхи нервно сглатывает, крепче сжимая пустую банку от колы.
— Нет. Но… к этому нужно подготовиться. Нужно подойти к этому вопросу ответственно. И, вообще, это такой важный шаг, и… и…
— Но ты хочешь?
Тэхен внимательно смотрит на неё, пока Бонхи старается придержать панику.
Но затем она замечает в нем то же самое. Он тоже боится. Но, в то же время, Тэхен выглядит так, будто он давно это представлял, но никогда не осмеливался произнести вслух. В нем просачивается страх, что Бонхи неправильно его поймет, что он слишком торопится.
Но Тэхен уже давно знает – это именно то, к чему он готов.
С ней. Только с ней.
Бонхи не хочет врать. Не сегодня.
— Хочу, — признается невесомо, но решительно, и Тэхену хватает, чтобы выдохнуть с облегчением.
Он тянется к ней ладонью, крепко сжимает, пока она переплетает с ним пальцы. Он гладит её костяшки, молчит, но ему и не нужно говорить – Бонхи понимает. Тэхена всегда было трудно прочитать, но она научилась чувствовать его ближе, чем он думает.
Дорога домой проходит в тишине и безмолвных обещаниях.
В уверенности в том, что у них всё будет хорошо.
The End.
Добавить комментарий