— Если бы я тогда встретил тебя, я бы не решился подойти. Ты была противоположностью мне: ты что-то делала, у тебя куча друзей! Ты пела в рок-группе, получала от жизни удовольствие. Ты ничего не боялась!
— Ты думаешь, что я ничего не боюсь?! Ты ошибаешься, я много чего боюсь…
— Я тоже боюсь… Давай бояться вместе?
(с) “Всегда говори “да””, 2008г.
— Давай прогуляемся?
Тэхен явно не ожидал столь смелого и внезапного приглашения от Бонхи. В лифте. При Чимине.
— Эм… — Новичок косится на помощника режиссера, но тот мотает рукой и опирается плечом о стену лифта.
— О, на меня не обращайте внимания. Я тут это… ну… как его… второстепенный персонаж, да. Я вообще водителю пишу, — кивает Чимин и большим пальцем печатает сообщение в телефоне.
Бонхи, если честно, и сама удивилась. За весь вечер так и не решилась поговорить с Тэхеном, а остаться с ним наедине не получилось. Был большой риск потерять Новичка, как только они выйдут на улицу, так что пришлось идти на самые радикальные меры.
Тэхен смотрит на Бонхи, засунув руки в карманы кожанки. Сложно сказать, хочет ли он с ней гулять или нет. Режиссер никогда не приглашала его, а он… Бонхи трудно представить, чтобы Новичок позвал её пройтись по вечернему Сеулу с тем же энтузиазмом.
— Да. Давай.
— А ты… ну, не замерзнешь? — режиссер окидывает взглядом его кожанку, подмечая, что она тоньше, чем её пуховик.
Тэхен ухмыляется.
— Не замерзну, не переживай.
— Я не переживаю, — бурчит Бонхи в ворот пуховика, хмурится и отворачивается.
— Давайте я вас подвезу? — Чимин резко налетает на режиссера с Новичком, закидывая руки им на плечи. — Мы как раз будем проезжать центр, выброшу вас где-то возле ёлки. Вы вообще видели её?! Такая красивая!
— Я еще не была, но Анна что-то рассказывала, — отвечает Бонхи, замечая, что Тэхен даже не дернулся, когда помощник без спроса решил пообниматься.
— Я бы с вами тоже поехал, но у меня сегодня эти… ну… дела, — улыбается Чимин и первым выскакивает из лифта.
— Какие? — фыркает Тэхена, смотря на спину помощника.
— Эм… важные. Очень важные дела, — Чимин скрещивает руки на груди и кивает самому себе, но затем возмущенно оборачивается на Новичка с режиссером. — Короче, вас подбрасывать или нет?
— Подбрасывать, — отвечает Бонхи, радуясь, что у неё есть такой друг, как Чимин.
Она на сто процентов уверена, что помощник и сам хочет посмотреть на украшенный к Рождеству центр, погулять по улочкам и выпить сладкого какао с маршмелоу, но Чимин готов потерпеть ради Бонхи… и ради новых сведений о Тэхене.
— Садитесь, — командует помощник, указывая на свою машину, пока сам приземляется на переднее пассажирское.
Всю дорогу Чимин вслух планировал вечеринку после премьеры “Бриолина”. До выступления осталось меньше недели, и помощник был в необычайном предвкушении. Бонхи бы разделила с ним восторг, но она так нервничает о предстоящем разговоре с Тэхеном, что вообще не может думать о собственном мюзикле.
Ужас. Всегда ставила кружок выше всех и всего, а теперь… теперь она смотрит в окно, на огни и заснеженный город, на людей и и биллборды, и вместо сцен из “Бриолина” она прописывает в голове свой диалог с Тэхеном.
Как вообще ему об этом сказать? Как вообще намекнуть? Нельзя же… вот так просто в лоб? Бонхи даже не знает, с чего начать. Как это происходит в мюзиклах? В фильмах? Как люди признаются друг другу в чувствах? Как вообще объяснить Тэхену то, что Бонхи к нему чувствует?
Почему всё так сложно?
От раздумий отвлекает вид высокой, до безумия красивой новогодней ёлки, что возвышалась над прохожими. Украшенная гирляндой, яркой и цветастой, с острой звездой на верхушке. Люди фотографировались, делали селфи и просто любовались хоть и искусственной, но невероятно красивой ёлочкой.
— Вот мы и приехали.
— Спасибо, что подбросил, — благодарит Бонхи после того, как Тэхен уже успел выйти и хлопнуть дверью.
— Да не за что… кстати, Тэхен! — зовет Чимин Новичка, опуская стекло. — Где, блин, моя худи?
Тэхен отвлекается от созерцания рождественской декорации и несколько апатично смотрит на помощника.
— У меня дома.
— …окей, хорошо, логично. Когда я её увижу?
Тэхен закатывает глаза и жмет плечами.
— Принесу завтра.
— Точно?
— Точно.
— Обещаешь?
Тэхен не отвечает. Он не хочет отвечать. Бонхи видит, что общество Чимина для него не то, что утомительное, но достаточно напрягающее.
Режиссера Новичок всегда терпеливо слушает, но вот к помощнику у него, видимо, пониженный порог терпения…
…или он просто разозлился, вновь вспоминая худи.
— Обещаю, — устало выдыхает Тэхен, разворачивается и молча идет в сторону ёлки, чтобы рассмотреть её поближе и чтобы уйти от шумного Чимина подальше.
Но помощник не обижается, ни капли. Он подмигивает Бонхи, пальцем указывает на Тэхена и складывает губы трубочкой, имитируя поцелуй.
Чимин – отличный друг, но он также безмозглый придурок.
Режиссер скрипит зубами, показывая помощнику средний палец на прощание. Демонстративно поворачивается к Чимину спиной, слыша, как он желает хорошо провести время и, слава Богу, уезжает.
Бонхи уже четыре года дружит с ним и знает, каким противным он может быть, но сегодня она настолько на нервах, что даже не удосужилась поблагодарить за мудрые наставления разъяснить всё с Тэхеном.
Он простит её. Точно простит. Она же ему простила рвоту на своей голове.
— Чимин такой громкий, — неожиданно говорит Тэхен, чем привлекает внимание Бонхи.
— А ты думаешь, почему Анна сделала ему фартук с попугаями? Он же производит столько шума, что хочется уши закрыть. Так еще и попробуй его заткну-…
— Но ты громче.
Ага. Ясно.
Куда ж без остроумных замечаний?
— Конечно, — скрестив руки на груди, саркастично соглашается Бонхи и хмуро смотрит на светящуюся гирлянду. — Конечно, я громче.
— И смешнее.
— Ну это уже перебор! — возмущается Бонхи, смотря на до ужаса довольного собой Тэхена.
— Хочешь глинтвейн?
— Не переводи тему.
— Хочешь обсудить, как сильно ты меня смешишь? — в его тоне проскакивает издевка, как будто он чертов старшеклассник, который решил поглумиться над самым очкастым и прыщавым заучкой во всей школе.
— Я тебе не клоун… — шипит Бонхи, с вызовом смотря в глаза Тэхена.
Он фыркает, выдерживает взгляд режиссера, но затем всё равно отворачивается и кивает в сторону лавки с горячими напитками и аппетитно пахнущими закусками.
— Так ты хочешь глинтвейн или нет?
— Хочу, — соглашается Бонхи, хотя всё еще злится. — Большой. Классический.
Пока они стоят в очереди, режиссер замечает на свету, как начинают падать крупные снежинки. Морщинка между бровей разглаживается, и Бонхи совершенно забывает о противных комментариях Тэхена. Не думая, она хватает Новичка за рукав и указывает в небо.
— И?
— Снег же!
— Ты из какой пещеры вылезла? — ухмыляется Тэхен.
— Я… блин, я забыла, что сейчас, вообще-то, зима, — вздыхает режиссер и отпускает кожанку Новичка.
Сессия, “Бриолин”, ярмарка, Тэхен… столько всего, что она даже не смотрела в небо и не обращала внимание на погоду. Снег ведь уже как неделю идет, да и заснеженные улицы должны были пробудить в Бонхи хоть какое-то вдохновение и рождественское настроение.
Оказывается, она очень устала за последний месяц.
Когда настает их очередь заказывать, Тэхен просит два больших, классических глинтвейна. С заднего кармана джинс достает небольшой портмоне темно-синего цвета. Тэхен платит купюрами и говорит, что можно без сдачи.
Бонхи понимает, что краснеет не из-за холода, когда Новичок протягивает ей бумажный стаканчик.
— Спасибо, — бурчит в ответ и следует за Тэхеном, дальше по улице.
Он угостил её. Приятно так.
Бонхи греет руки о глинтвейн. Аккуратно старается попробовать, прижимаясь губами к пластиковой крышке. Обжигает язык, но не сильно. Нужно быть осторожнее, чтобы не пролить всё на себя так, как она умеет.
Бонхи смотрит в небо, на уличные фонари, на горящие вывески и на украшенные гирляндами витрины магазинов. Люди в теплых куртках и пальто, в шарфах и шапках, у некоторых даже собачки в милых комбинезонах. Падающий снег мешает насладиться видами – Бонхи постоянно щурится.
— Красиво так, — выдыхает режиссер. — Не помню, когда я вообще выбиралась в город, чтобы просто погулять.
— Чем ты вообще занимаешься? — спрашивает Тэхен, смотря себе под ноги. — В свободное время?
— Не смотрю мюзиклы, нет, — ухмыляется Бонхи, на что Новичок фыркает и свободной рукой достает пачку сигарет из кармана кожанки. — Чаще всего думаю о том, как улучшить кружок или залипаю в ютубе. Люблю смотреть документалки про маньяков…
— Шутишь, — с сигаретой в зубах, говорит Тэхен и с удивлением смотрит на режиссера. — Ты? Про маньяков?
— Не часто. Мне интересна… логика. Знаешь, факт того, что имена серийных убийц намного более известны, чем имена тех, кто их словил и засудил – немного пугает, — кивает Бонхи, слыша, как Тэхен щелкает зажигалкой и подпаливает кончик сигареты. — Какие три детектива расследовали дело Теда Банди*? Никто их не знает и не помнит, пока не зайдет в Википедию. Все знают только имя “Тед Банди”. Или дело Джеффри Дамера*…
— Я даже не понимаю, о ком ты говоришь, — ухмыляется Тэхен, прячет пачку с зажигалкой и делает первую затяжку.
— Но я делаю перерывы! — отмечает Бонхи, смотря на Новичка. — Иногда становится немного жутко… в азиатских странах маньяков тоже хватало и хватает. Ханби когда-то задала мне вопрос, почему я очень боюсь сверхъестественного, но совершенно спокойно смотрю документальные фильмы про убийц. Ханби любит хорроры и всё такое, а я терпеть их не могу, — жмет плечами Бонхи и хмурится, неосознанно вспоминая, как не спала три ночи после “Расхитителей Могил”. — Но когда мы с ней посмотрели документалку про Шираши Такахиро*, она была в ужасе, а я… ну, да, убийца убийцей.
— Ты боишься призраков и полтергейстов, но тебя не пугают люди, которые, возможно, носят с собой ножи и могут расчленить тебя? — кривясь, уточняет Тэхен и внимательно смотрит на Бонхи.
— Ага.
— Ты боишься того, чего не существует больше, чем… чем реально доказанных фактов насилия, убийств и существования психически-неуравновешенных людей?
Бонхи делает первый глоток глинтвейна, но затем с подозрением косится на Тэхена, который выдавал слишком много заумных слов в минуту. Опуская стакан, она пытается понять, что его так удивляет и поражает.
— Во-первых, призраки существуют…
— Да, конечно, — ухмыляется Новичок и прижимается губами к фильтру сигареты.
— Во-вторых, людей можно словить, посадить за решетку, казнить и тому подобное. Как ты словишь полтергейста или разъяренного духа?!
Тэхен издает звук, очень похожий на смех, но затем прочищает горло и втягивает в себя никотин. Он выкидывает тлеющий бычок в ближайшую груду снега, на что Бонхи хочет его отчитать, но не успевает.
— Ты поэтому меня не боишься? — спрашивает Тэхен, останавливаясь на светофоре и делая несколько глотков уже немного остывшего глинтвейна. — Потому что я – настоящий человек?
Бонхи кривится. Опять он за своё?
— Почему я должна тебя бояться? Тэхен, я видела, как тебя рвало… после такого ты меня не напугаешь.
Новичок с презрением смотрит на режиссера.
— Ты, что, теперь каждый чертов раз будешь мне это припоминать?
— При любой удобной возможности, — мило улыбаясь, отвечает Бонхи.
Тэхен закатывает глаза и ступает на зебру, когда загорается зеленый. Они оказываются на другой стороне дороги, окруженные людьми, детским смехом и снегом. Из кафешек и магазинов доносилась рождественская музыка, а среди шума проезжающих мимо машин режиссер различила звук воды.
Чхонгечхон – ручей, что проходит сквозь центр Сеула. Бонхи редко тут бывала, хотя место довольно популярно среди студентов и парочек. Красочное, живописное.
Несколько прохожих сидело у реки, не обращая внимания на холод и снег.
Тэхен выводит на один из пешеходных мостиков, встает у края, опуская стаканчик на каменные перила. Он смотрит на возвышающиеся по бокам здания, на небо, затем выдыхает пар и опускает взгляд на воду.
Бонхи замечает в его волосах снежинки, но отговаривает себя касаться Новичка. Она становится рядом с Тэхеном, но так, чтобы между ними было достаточно расстояния. Взгляд цепляется за влюбленную парочку, что шла вдоль ручья.
Интересно, как Бонхи смотрится рядом с Тэхеном? Похожи ли они на парочку?
Смешно. Парочки обычно носят парную одежду. Бонхи же вся в белом, а Тэхен – в черном.
Нужно придумать какую-то тему, нужно как-то правильно начать разговор. Она ведь пригласила его прогуляться не для того, чтобы обсудить маньяков и приведений, а чтобы понять, что же, всё-таки, между ними происходит.
Но как?! Такая болтливая Бонхи вновь молчит. Она ставит мюзикл, где главная тема – это любовь и романтика; это принятие себя и своих чувств, но… но при этом она не может себе представить, как всё это работает у реальных людей, в реальной жизни.
Неожиданно, Тэхен достает из внутреннего кармана кожанки маленький, бумажный пакет. Бонхи хмурится, наблюдая, как он его разворачивает и вытаскивает оттуда имбирное печенье… то самое, которое они вместе приготовили.
— Ты… что, украл это из-под носа у Ханби?
— Не украл, — фыркает Тэхен и ломает пополам. — Это наше с тобой печенье. Разве нет?
Наше.
Он понимает, что делает только хуже… сложнее?
Бонхи опускает стаканчик с глинтвейном на каменное ограждение, берет протянутую Тэхеном половинку и откусывает. Пережевывая, она смотрит вдаль, стараясь насладиться вкусом печенья, а не вспоминать прикосновение Новичка на своих предплечьях.
— М-м… как тебе вообще было сегодня? — выдыхает Бонхи, смотря на Тэхена. — Понравилось? Ну… с нами?
— Готовить? Да, — кивает Тэхен. — Было весело. Но я… не фанат.
— Не фанат чего?
Он закидывает в рот остатки печенья, трет пальцами, избавляясь от крошек.
— Рождества. Не фанат Рождества.
Бонхи хмурится, застывая. Она внимательно смотрит на Тэхена, который делает несколько глотков глинтвейна, вновь лезет в карман за сигаретами с зажигалкой.
— Почему?! — громче нужного спрашивает Бонхи, заставляя Новичка недовольно скривиться. — Рождество – это же классно! Атмосфера, праздничное настроение, отдых, встречи с друзьями и семьей, и…
— Вот поэтому и не фанат, — отвечает Тэхен, выдыхая дым.
— Ты просто никогда нормально его не праздновал, — доедая, перечит Бонхи.
— Откуда ты знаешь? — фыркает Новичок.
— Человек, который хоть раз отпраздновал Рождество так, как надо, никогда не скажет, что он ненавидит Рождество.
— Я не “ненавижу” Рождество. Я сказал, что я “не фанат” Рождества.
— Одно и то же, — скрестив руки на груди, отвечает Бонхи. — И ты так и не ответил нормально, почему ты нена-… “не фанат”. Разве тебе не нравится праздничная атмосфера, всё это волшебство и…
— Я ненавижу Рождество, потому что это, блять, семейный праздник, — грубо режет Тэхен, раздраженно смотря на режиссера.
Нет, Бонхи не испугалась, но удивилась. Если честно, она уже и забыла, когда он в последний раз так резко вспыхивал. В столовой? Нет… на репетиции?
Тот же яростный огонь в глазах, то же напряжение и хладнокровное желание проучить, доказать и заткнуть. Но если раньше Тэхен лишь раздувал пламя еще больше, сейчас он понимает, как и что он сказал Бонхи. Вместо молчаливого бегства и незримого барьера, он сглатывает и отводит взгляд, стараясь найти хотя бы капельку умиротворения в протекающей под мостом воде.
Он всегда такой нервный, когда речь заходит о семье. Тэхен всего лишь раз обсуждал с Бонхи отца и мать, не стесняясь собственных страхов, переживаний и эмоций. Тогда, он доверился, открылся, и теперь… Бонхи должна показать, что он не ошибся, стоя на баскетбольной площадке и выкручивая себя наизнанку перед режиссером.
— Ну… теперь ты точно сказал “ненавижу”, — ухмыляется Бонхи и облокачивается локтями о каменные перила.
На удивление, Тэхен просто закатывает глаза. Он не огрызается, не гавкает так, как умеет, а просто выдыхает пар и тушит сигарету, кидая бычок в остатки своего глинтвейна.
— В это Рождество, мама хочет приехать ко мне, с Тэгу. Но скорее нет, чем да, — он фыркает, хмурится, ведет челюстью и тяжело вздыхает. — Она не хочет оставлять отца.
Бонхи осторожно поглядывает на Новичка, стараясь понять, насколько он зол, возмущен. Видно, что Тэхен старается не сорваться – особенно здесь, в людном месте, где их могут услышать, увидеть. Но ему всё равно хочется поделиться, и Бонхи понимает, что она – единственная, с кем он готов обсуждать семью.
— А… отец? — аккуратно уточняет режиссер, чуть наклоняя голову.
— Я не хочу его видеть, как и он меня, — отвечает Тэхен, смотря на воду. Но затем, он цыкает, отводит взгляд, словно ищет что-то, словно хочет понять, как правильно выразить то, что из него лезет. — Меня это так… блять, вымораживает в матери. Почему? Почему она его не бросит? Почему не разведется? — Тэхен мотает головой, хмурится и вновь смотрит на воду. — Он бил её… он относился и относится к ней, как к мусору, а не как к любимой жене. А она его терпит. Он избил меня, своего, блять, родного сына, когда я пытался защитить её. И знаешь, что она хочет? Чтобы я, блять, помирился с ним, — он хмурится, скрипит зубами и в упор смотрит на Бонхи…
…и она видит в нем столько боли. Тот же мрак, те же тусклые цвета, что разъедали его в начале. Одно упоминание о матери, одно слово “отец”, и он горит. Горит пустотой.
Но Тэхен словно просыпается, словно осознает, что говорит, каким тоном и какими словами, когда сталкивается с волнением и сочувствием в глазах Бонхи. Он сглатывает, молча смотря на режиссера, и затем отворачивается, виновато вздыхая.
— Я…
— Ты… поэтому спрашивал меня, не боюсь ли я тебя, да? — тихо спрашивает Бонхи и аккуратно касается его плеча своим. — Ты… боишься, что будешь таким же, как твой отец?
Тэхен меняется в лице. Он ощутимо напрягается. Опускает взгляд на полупустой стканчик с глинтвейном.
— Ты видела, как я сорвался… дважды.
— Ты сорвался потому, что ты только поступил в университет, а на тебя тут же налетели, — хмурится Бонхи. — Тебе было тяжело, Тэхен.
— Это всё равно не оправдывает то, что я потерял контроль.
— Они заслужили, Тэхен.
— Мой отец точно так же говорит и про мою мать, — шипит Новичок, вновь смотря в глаза Бонхи. — Что она “заслужила«.
По спине пробегает холодок. Не от страха, а от ужаса, что творится в семье у Тэхена. Что он видел, слышал, что он ощутил на себе, как и в каком количестве. Бонхи никогда не поймет его, она никогда не будет в его шкуре и не сможет прочувствовать весь тот кошмар и всю ту боль, что и Тэхен, но… по крайней мере, она знает, что поможет, что способна помочь ему.
Бонхи замечает, как у него ускоряется дыхание, как у него дрожит рука… не осознает, что делает.
Когда она касается его, Тэхен вздрагивает. Он удивляется, но не одергивает руку. Он позволяет сжать свою ладонь, смотря на то, как Бонхи переплетает их пальцы. Тэхен сглатывает и выдыхает, чувствуя тепло. Он поджимает губы и сгибает пальцы в ответ, крепко-крепко, словно хватается за Бонхи, как за спасательный круг.
Останься.
Пожалуйста.
Бонхи слушает своё собственное сердцебиение, совершенно не обращая внимания на сторонний шум. Казалось, что улица, что люди и жизнь вокруг заглушились, оставляя Тэхена с Бонхи в их маленьком мире.
— Первое время, когда я… когда я только начала осознавать, что мои родители не уехали куда-то далеко, а что они погибли – я их ненавидела, — практически шепчет Бонхи, смотря на то, как её левая левая ладонь прижималась к правой Тэхена. — Ненавидела, что они не думали о рисках, не думали о том, что у них есть я, что ради меня можно уменьшить тягу к острым ощущениям. Я считала их эгоистами. Но… позже, я поняла, что… да, мои нынешние родители – прекрасные люди. Но, знаешь, мне бы хотелось встретиться с моими настоящими мамой и папой еще раз, — облизывая губы, выдыхает Бонхи, чувствуя на себе взгляд Тэхена. — Я их простила. Надеюсь… надеюсь, ты свою маму тоже когда-то простишь.
Он ничего не отвечает. Всё, что он делает – крепче сжимает её ладонь.
— Идем, — тихо говорит Тэхен и тянет Бонхи за собой.
Он не отпускает её, пока они молча гуляют по улицам, пока они смотрят на витрины с рождественскими декорациями для дома; пока они наблюдают за детьми, что лепят снеговиков в сквере; пока не возвращаются обратно к центральной ёлке, где их высадил Чимин, и где они взяли по глинтвейну.
Странное ощущение: держаться с Тэхеном за руки. Необычно. У него ладонь теплая, шершавая, грубая и с мозолями, но всё равно такая приятная. Пальцы холодные, но он всё равно греет ладонь Бонхи.
— Я послушал твою кассету, — вдруг говорит Тэхен.
— И?
— Не моё, — он жмет плечами и мягко улыбается, переводя взгляд с ёлки на Бонхи. — Но… мне понравилось. Спасибо.
Бонхи недовольно хмурится.
— Стоит ли мне требовать эссе от тебя?
— Я всё равно его не напишу.
— Да, конечно, — закатывает глаза и тяжело вздыхает.
Рядом проходит парочка. Девушка целует парня в щечку, тот краснеет… но Бонхи краснеет еще больше. Она тут же отводит взгляд, моргает несколько раз, понимая, что так и не спросила главного.
Нужно… нужно собраться с силами. Ведь… черт возьми, он держит её за руку так нежно, но при этом ничего не говорит, не объясняет. Разве для него всё это нормально? Разве он не нервничает так же, как и Бонхи?
— Пойдем? — вдруг спрашивает Тэхен, и режиссер испуганно застывает. — Я проведу тебя и потом…
— А тебе нравится Ханби?
Тэхен хмурится, с удивлением смотря на Бонхи.
— …что?
Кажется… кажется Бонхи облажалась. Конкретно.
Блин. Блин-блин.
Что дальше-то говорить?!
— Ну… вы так хорошо ладите. А ни ты, ни она не очень-то и ладные люди, понимаешь, да?
Тэхен выгибает бровь, всем телом поворачивается к Бонхи, чтобы лучше слышать и понимать, что вообще вылетает с её рта, но режиссер и сама-то не сильно хорошо может понять, что мелет.
— Что в твоем понимании нравится? — с прищуром, уточняет Тэхен.
Щеки горят. Сердце вылетает. Бонхи чувствует неожиданную панику. Она неосознанно крепче сжимает ладонь Тэхена и отводит взгляд.
— …не знаю. Ну, например… например, ты бы хотел дать ей кассету со своими любимым песнями? Или… или, может, отдать свою кожанку? Или… рассказать ей то, что происходит у тебя на душе? Или… или помочь ей с имбирным печеньем? М? Хотел бы?
Тэхен молчит. Он пристально смотрит на неё, и это начинает немного раздражать. Бонхи так сильно нервничала, она так сильно… черт, да у неё сейчас сердце выскочит из груди! Разве он не видит, как ей тяжело? Разве он не может понять, что она имеет в виду?!
Почему он…
— Что, если да?
Бонхи вздрагивает. Она вздрагивает и не понимает, с каким безмерным испугом она смотрит в глаза ухмыляющегося Тэхену.
Что, если… ему нравится Ханби? Что, если он отпустит Бонхи, если он скажет, что она – развлечение? Способ отвлечься от семейной драмы, от тягости жизни? Что, если он играется с ней?
— Бонхи? — зовет Тэхен. — Что, если я скажу тебе да?
— Я… расстроюсь, — почти шепчет, чувствуя стыд, чувствуя себя слишком очевидной.
— Расстроишься?
— Да. Да, расстроюсь, — хмурится Бонхи, смотря на заснеженную кожанку Тэхена. — Ведь… ведь всё это ты делал со мной, но… но с ней… я… я просто, в общем…
Тэхен тяжело вздыхает.
— Ты всё еще не поняла?
— Что именно? — недовольно бурчит Бонхи, смотря в глаза Новичка.
— Я должен прямо тебе сказать?
— Не понимаю, о чем ты… — она отводит взгляд, раздражаясь и тем самым дразня Тэхена.
Но затем чувствует, как у неё перехватывает дыхание, когда Новичок берет её за подбородок, чтобы она смотрела на него, чтобы она не смела отводить взгляд.
О, Боже.
— Ты понимаешь, Бонхи, — с нажимом, говорит Тэхен.
…бум-бум-бум…
— Как я… как я могла понять, если до… до тебя у меня никого не было? — шепчет Бонхи, сглатывая и чувствуя непривычную уязвимость. — Никого, понимаешь? Не было, кто бы… кто бы проявлял ко мне столько же внимания, сколько и ты. Может, и были, но я не замечала, не понимала… Для меня всегда на первом месте был мой кружок, мюзиклы, искусство и всё, что с ним связано. Но затем… затем появился ты… и я не знаю, как расшифровывать то, что делаешь ты, — она хмурится, тяжело дышит, ощущая жар в груди. — Разве… разве тебе трудно сказать мне? Трудно объяснить? Зачем всё это?
Тэхен выдыхает. Он слушал, смотрел, не двигался. Не убегал.
О чем он думает? У него нечитабельное выражение лица, а взгляд… взгляд потемневший.
Он проводит большим пальцем по нижней губе Бонхи, вынуждая застыть. Тэхен делает шаг, наклоняется чуть ближе… еще ближе, пока она не чувствует его горячее дыхание и запах сигарет.
Черт. Черт-черт, он…
— Надеюсь, это ты знаешь, как расшифровать…
Тэхен сокращает оставшееся, мизерное расстояние между ними и накрывает приоткрытые губы Бонхи своими.
…бум.
Он… он целует её.
Тэхен целует её, и она… она…
…бум.
Бонхи слабеет и не может не поцеловать его в ответ.
Тепло. Мягко. У Тэхена такие мягкие губы.
Бонхи обнимает его за шею, прижимая к себе и поднимаясь на носочки. С трепетом чувствует его руки на своей талии… даже сквозь теплый, плотный пуховик она ощущает тяжесть его прикосновений.
Внутри всё переворачивается, всё горит, плывет.
…и когда она чувствует его язык на своих губах, когда он словно спрашивает разрешения, Бонхи позволяет и прикрывает рот, шумно втягивая в себя воздух.
Привкус глинтвейна. Горячо и мокро.
Голова кружится.
Тэхен мажет своим языком, давит и прижимается так близко, что Бонхи еле слышно пищит. Воздуха не хватает, но она не хочет отпускать его, она хочет еще и еще. Пальцами путается в его слегка влажных из-за снега волосах, наслаждаясь мягкостью, густотой. Запах одеколона, смешанного с сигаретами, проникает в самые легкие…
Но Тэхен резко разрывает поцелуй, тяжело дыша. Он хмурится, внимательно смотря на, кажется, почти потерявшую сознание Бонхи.
— Ты… ты вообще умеешь целоваться? — ухмыляясь, хрипло спрашивает Тэхен.
Бонхи на секунду возвращается с небес на землю, хмурится и обхватывает его лицо своими ладонями.
— Заткнись, — шепчет и с необыкновенной жадностью вновь целует Тэхена.
Чувствует его ухмылку, вибрацию из-за краткого смеха, но затем чуть ли не подпрыгивает, когда он плотнее обнимает, когда он усиливает давление, и когда он начинает целовать более глубоко, более грубо и… и, черт возьми, грязно.
Бонхи вообще всё равно, что они в общественном месте. Она слышит, как люди шепчутся, как кто-то называет их поведение непристойным и возмутительным, но… Боже, Тэхен целует её так, что она теряет голову, что она задыхается и практически стонет ему в рот.
Тот самый Новичок, который отталкивал её, который огрызался, грубил и показывал, что Бонхи его раздражает – жарко целует её.
Телефон звонит. Нет, плевать. Плевать, она не хочет нарушать их момент. Не хочет…
— Может, возьмешь? — хрипит Тэхен, и от его взгляда ноги подкашиваются.
Бонхи мотает головой, но телефон всё еще звонит. По второму кругу.
— Не хочу…
— Это может быть что-то важное, — шепчет Тэхен, прижимаясь лбом к её лбу.
Он ведь и сам не прочь продолжить то, что они начали, так почему останавливает? Почему он неожиданно такой ответственный?
Блять. Ну почему всё так… так складывается?
Бонхи раздраженно рычит, вытаскивает телефон из кармана джинс и видит номер Чимина. Конечно.
— Да? Что? Что такое? — тяжело дыша, спрашивает Бонхи, приложив трубку к уху.
— Я, эм… прости, если отвлекаю, — неловко говорит Чимин, но его тон вынуждает немного успокоиться и сосредоточиться. — Просто там беседка гудит, а ты не читаешь, да и Тэхен в оффлайне…
— Что случилось?
— Сонгён… Сонгён сломала ногу. “Бриолин” накрылся.
____
Тед Банди – американский серийный убийца, насильник, похититель людей и некрофил, действовавший в 1970-е годы. [ист. Википедия]
Джеффри Дамер – американский серийный убийца, каннибал, гомосексуал, некрофил и насильник, жертвами которого стали 17 мужчин и мальчиков в период между 1978 и 1991 годами. [ист. Википедия]
Шираши Такахиро – японский серийный убийца, признавшийся, что в период между 22 августа и 23 октября 2017 года убил 8 молодых девушек и одного парня в возрасте от 15 до 26 лет в своем доме в городе Дзама (префектура Канагава, Япония) [ист. Википедия]
Добавить комментарий