“Заставить расступиться силой мысли волны — это не чудо, это фокус. Мать-одиночка, которая работает на двух работах и при этом находит время сводить своего сына на тренировку по футболу — вот это чудо. Когда подросток говорит «нет» наркотикам и «да» учебе — это чудо. Вы, люди, хотите, чтобы за вас всё сделал я. При этом вы забываете, что сила скрыта в вас самих. Хочешь увидеть чудо, сынок?… БУДЬ чудом.”
(c) “Брюс Всемогущий”, 2003г.
В воздухе пахнет влажной землей, весенним солнцем и свежей травой. Две каменные плиты с высеченными именами посредине, с зеленоватым мхом на углах и букетами цветов у подножья. Всегда молчат, никогда не двигаются.
Бонхи посещала могилы своих родителей больше, чем пятнадцать раз. В детстве она часто просила маму и папу привезти её сюда. Почему-то в ней таилась надежда, что в какой-то момент вместо плит она увидит их, вновь услышит их голоса и окажется в их объятиях.
Но чем старше Бонхи становились, тем реалистичнее смотрела на мир, на надгробья, на кладбище.
Мама с папой оставили букет из нежных, розовых лилий. Тэхен положил ромашки совсем рядом и вопросительно посмотрел на Бонхи, что прижимала к себе белоснежные розы. Не торопилась расставаться с цветами. Казалось, что чем дольше она их держит, тем больше несказанных чувств впитают лепестки, которые со временем сгниют и сольются с почвой. Услышат ли они Бонхи? Узнают ли они то, что она вкладывает в букет?
Тяжело вздохнув, чуть приподнимает черную, длинную юбку, опускается на колени и кладет цветы посредине, между отцом и матерью. Отходит обратно, укутываясь в черный пиджак. Волосы собраны в пучок, из-за чего в шею ощутимо дуло.
Бонхи вздрагивает, когда Тэхен касается её локтя. Необычно видеть его здесь. Она опускает руку, он переплетает их пальцы. Родители отошли к машине, позволяя Бонхи постоять в тишине. Анна не смогла приехать – два дня назад она улетела на показ мод в Европу, а Хао сильно заболел.
— Ты… как? — тихо спрашивает Тэхен.
— Нормально, — Бонхи жмет плечами, неотрывно смотря на имена своих настоящих родителей. — Я… всё равно плохо их помню. Может, поэтому они мне не снятся? Твой дедушка приходит к тебе во снах, но мои родители…
Бонхи неосознанно крепче сжимает руку Тэхена. Он молчит, ничего не отвечает, но подходит еще ближе, так, чтобы их плечи соприкасались, чтобы носки их туфель стукнулись друг о друга.
Обычно, она стояла с родителями, которые всегда могли рассказать что-то о маме и папе. По большей части, их воспоминания были забавными, веселыми, но никогда не грустными и горькими.
Но Тэхен молчал. Его присутствие успокаивало больше, чем вся её семья. Он не задавал лишних вопросов, не успокаивал и не утешал. Он каким-то образом понимал, что Бонхи нужно, даже когда она сама не понимала, в чем нуждается.
— Это не означает, что они тебя не любят, — вдруг говорит Тэхен.
— Не любили, — ухмыляется Бонхи.
— Не любят, — повторяет Новичок, и режиссер поднимает на него немного растерянный взгляд.
Но Тэхен с пониманием улыбается, еле заметно, и вновь смотрит на могилы. Бонхи сглатывает, несколько раз моргает и крепче сжимает его руку. Он трет большим пальцем её костяшки, не отходит ни на шаг.
— Ты заезжаешь к дедушке?
— Нет. Он похоронен не в Тэгу. Он ближе к Корёну. Это западнее от Тэгу, — объясняет Тэхен.
Бонхи хмурится, вновь смотрит на Новичка.
— Почему мы не заехали, пока были…
— Я не хотел, — тут же отвечает, неотрывно смотря на цветы. — Мы можем съездить летом. Летом там очень красиво. Я покажу тебе художественную школу, где преподавал дедушка.
Бонхи старается не удивляться, но ей сложно не раскрыть рот от шока.
— У тебя дедушка преподавал в художественной школе?!
— Да, — ухмыляется Тэхен.
На самом деле… это логично. Вспоминая его родителей, ни мама, ни папа не были похожи на воистину творческих людей, которые живут и дышат искусством. Тэхен унаследовал талант вовсе не от них.
— А что он преподавал?
— Резьбу по дереву.
— Я думала, что-то связанное с музыкой, — задумчиво говорит Бонхи.
— Я же сказал “художественная”, а не “музыкальная” школа, — улыбается Тэхен.
— Да, точно, — кивает Бонхи, облизывая губы и глубоко вздыхая. — Ты сильно скучаешь по нему?
Тэхен вновь проводит пальцем по её костяшкам, вновь крепче сжимает ладонь.
— Очень.
Бонхи тоже скучает по родителям, но не так, как Новичок по своему дедушке. У неё есть прекрасная семья, где её любят, где она может быть собой, где она может делиться самыми сокровенными тайнами и не быть осужденной. У Тэхена был только дедушка. С ним он мог обсуждать музыку, искусство. Наверняка чаще всего он показывал ему свои рисунки, делился идеями и планами.
Бонхи и сама не знает, что её подталкивает, но она разворачивается к Новичку лицом, и тот вопросительно выгибает бровь.
— Ты ведь знаешь, что моя семья всегда тебе рада? Ты можешь приезжать к нам, когда хочешь, и ты можешь…
— Я знаю, Бонхи, — мягко говорит Тэхен, с нескрываемой нежностью смотря на режиссера. — Знаю. Спасибо.
Улыбается в ответ, кивает самой себе и вновь смотрит на могилы.
Поклонившись на прощание, Бонхи с Тэхеном возвращаются к машине. Папа решил освободить водителя на сегодняшний день, заняв его место. Мама сидела на переднем пассажирском, с кем-то болтая по телефону. Бонхи с Тэхеном сели сзади, пристегиваясь.
Выезжая из кладбища, режиссер выдохнула с облегчением, немного съезжая на сиденьи. Она скучающе смотрела в окно, пока мама с папой забрасывали Тэхена вопросами о жизни в Сеуле, об университете и об учебе.
Они не знают, что произошло в Тэгу. Бонхи не рассказывала. По крайней мере, для начала ей нужно спросить разрешения у Тэхена. Возможно, он не хочет, чтобы родители его девушки знали о том, какая у него семья. Бонхи знает, что мама с папой уж точно не заставят её бросить Тэхена. Им так же, как и ей, всё равно.
— О, точно! — вдруг спохватывается мама. — Я видела картину в комнате у Бонхи. Ту, что ты нарисовал. “Жвачка”, да? Потрясающе! Но Бонхи никак не расскажет, почему именно “жвачка”.
Бонхи закатывает глаза, смотря на маму.
— Я не рассказываю, ведь Тэхен мне лично сказал, что в ней нет смысла. Он просто хотел нарисовать жвачку, да? — ухмыляясь, спрашивает режиссер, смотря на Новичка.
— Это правда? — уточняет отец, пытаясь следить за дорогой.
Тэхен закатывает глаза, мотает головой. Он не будет говорить родителям Бонхи, что нарисовал жвачку из-за режиссера. Он ни за что не признается, что их дочь вдохновила его на картины; что его скетч-бук изрисован портретами Бонхи; что он рисовал жвачку, думая о ней.
— Да, правда. Не у всех картин есть глубокий смысл, — выдыхает Тэхен, отворачиваясь к окну.
— Хм, любопытно, — кивает отец. — Мне нравится. Музыка ведь тоже подобна картинам. Не обязательно, чтобы она несла в себе глубокий смысл. Главное – наслаждение и получения удовольствия, — рассуждает отец, чем вызывает смешок у мамы. — А ты когда-нибудь думал нарисовать что-то еще такое… обычное? Например, кассету?
Бонхи дергает бровями, смотрит на Тэхена, который кажется немного озадаченным. Хотя в глазах мелькает знакомая искра. Он складывает руки замком, слегка хрустя пальцами и задумчиво хмурясь.
Он ёрзает на сиденье, садясь чуть ровнее.
— Нет. Не думал.
— Папа, не грузи сильно.
Отец цыкает. Мама вновь хихикает в кулачок.
— Тэхен, я тебя гружу?
— Ничуть.
— Ты же понимаешь, что он не может тебе сказать, что ты его грузишь? — скрестив руки на груди, с ухмылкой спрашивает Бонхи.
— Нет-нет, если он тебя грузит, ты так и говори, — уверяет Новичка мама еще до того, как её муж что-то успеет ответить. — Мы все тебя прекрасно понимаем.
Тэхен немного теряется. Он смотрит на Бонхи с немым вопросом, но она лишь жмет плечами, улыбаясь и отворачиваясь к окну.
— Вы меня действительно не грузите.
— Тэхен, ты такой вежливый, — с восхищением вздыхает мама. — Думаю, через лет пять ты точно сможешь сказать ему “нет”.
Пять лет? Бонхи немного вздрагивает и кидает взгляд на маму, которая не видит ничего проблематичного в своем предположении. В голове тут же проскакивают слова Тэхена, произнесенные за столом в Тэгу – “пока что” – и Бонхи громко прочищает горло.
— А сможете высадить нас в центре? Возле Чхонгечхона?
Родители не спрашивают зачем. Отец тормозит за светофором, включая аварийки. Тэхен выходит первым и помогает Бонхи вылезти следом, подавая руку. Отец кричит что-то о том, что всегда ждет Новичка у себя дома, а мама желает хорошо погулять.
Хорошо, что они не продолжили разговор.
Тэхен поправляет пальто. Бонхи только сейчас понимает, что, как для посещения могил, он оделся слишком стильно. Весь в черном, включая рубашку и туфли. Как всегда, идеально выглаженные брюки, аккуратно завязанный галстук и стильная укладка. Бонхи, стоя рядом, похожа на его секретаршу, но никак не на его девушку. Хотя, стоит ей распустить волосы, может, будет выглядеть лучше? Она так не любит черный цвет на себе.
Тэхен отвлекает. Он берет за руку, ведет к мосту, где они стояли почти полгода назад. Прямо здесь, на этом месте, они съели имбирное печенье, созданное их общими усилиями, и еще не знали, что разделят первый поцелуй у ёлки через дорогу.
Людей поменьше, чем на Рождество, но центр Сеула всегда загружен, особенно днем. Солнце с самого утра спряталось за тучами, легкий ветер касался воды, создавая крошечные волны. Бонхи облокотилась локтями о каменные перила, чуть наклоняясь вперед, чтобы посмотреть вниз, на ручей. Тэхен стоит совсем близко, спрятав руки в карманы пальто.
Бонхи выпрямляется, тяжело вздыхая.
— Спасибо, что поехал со мной.
— Нет. Тебе спасибо, что пригласила, — улыбается Тэхен, и Бонхи слышит, как он щелкает зажигалкой.
Новичок делает глубокую затяжку, стряхивает пепел прямо на тротуар. Люди проходят мимо, не обращают внимания, хотя некоторые оглядываются на Тэхена с презрением и осуждением.
— Я заметила, ты стал меньше курить, — задумчиво говорит Бонхи, подперев голову ладонью.
Тэхен ухмыляется.
— Некогда, — он многозначительно смотрит на Бонхи, которая раздраженно закатывает глаза. Но затем он протягивает сигарету, удивляя. — Хочешь?
— Я же не курю.
— Хм… а мне кажется, ты говорила, что куришь каждый день, — Тэхен фыркает, и на какую-то секунду она вспоминает садисткий взгляд Новичка, который молча наблюдал за умирающим в курилке режиссером.
Бонхи цыкает и отворачивается к реке. Отталкиваясь от перил, скрещивает руки на груди, не зная, чем ответить. Если честно, она в жизни не повторит тот уникальный опыт, который ей подарила одна несчастная сигарета. Будь она пьяная, нервничай она до потери пульса или посети она могилу родителей – больше никогда не втянет в себя никотин.
Но проучить Тэхена так хочется.
— Я могу покурить, — кивает и смотрит на удивленного Новичка. — Только с рота в рот.
Он давится дымом, кашляя, и теперь пришел черед Бонхи коварно улыбаться.
Тэхен тоже так себя чувствовал? Удовлетворенно и торжествующе? Но тогда они еще не встречались, а сейчас… нет, Бонхи всё равно его не жалко.
— Я пока схожу за кофе, — режиссер ловит момент и целует всё еще немного очумевшего Тэхена в щечку прежде, чем уйти.
Новичок действительно плохо на неё влияет. Учится наслаждаться местью. Всё-таки, раньше она бы никогда не позволила себе выдать нечто настолько смущающее. Но чем больше Бонхи проводит времени с Тэхеном, тем смелее себя чувствует.
В кафе всё забито, у кассы небольшая очередь. Режиссер заказывает один большой карамельный латте и один стандартный эспрессо. Краем глаза замечает печенье с предсказаниями и просит две штучки. Заплатив картой, она кидает шуршащие упаковки в карман пиджака и берет два бумажных стаканчика. Бонхи выходит из кафе с широкой улыбкой… но тут же застывает и удивленно дергает бровями, когда смотрит на Тэхена.
Возле него стояли две девушки. Судя по их росту – первокурсницы, если не школьницы. Они явно пытались выбить у Тэхена номер, не обращая никакого внимания на раздражение, что четко прослеживалось на лице у Новичка.
Бонхи с трудом сдерживала улыбку. Тэхен выглядел так, будто старался отогнать от себя вшивых дворняг. Он хмурился, мотал головой, закатывал глаза и пытался отойти от них, но девушки не сдавались. То встанут напротив, то обгонят. Бонхи не слышала, что они ему щебетали, но губы Тэхена почти не двигались. Наверняка всё, что им говорил, это “Нет” или… или “Нет”, но грубее.
Режиссер задумчиво наклоняет голову, пытаясь придумать, как его спасти. Просто подойти и сказать, что она – его девушка, скучно и неинтересно. Бонхи всё еще хочет отомстить Тэхену за первые месяцы обучения. Всё-таки, наблюдать за кашляющим Новичком было довольно занятно. К тому же, нужно придумать что-то, что уж точно отпугнет уж очень настойчивых девушек…
— Можно тогда просто сфотографироваться?
— Нет.
— Ну хоть скажи, как тебя зовут, оппа!
— Нет.
— …я больше никогда не буду отдавать тебе свои трусы, — устало вздыхая, нарочно громко говорит Бонхи, протягивая эспрессо побледневшему Тэхену. — Я понимаю, что тебе нравится их нюхать, но мне так неудобно и холодно без ни-… ой, — режиссер наигранно удивляется, прикладывая ладошку ко рту. Со всех сил стараясь не выходить из образа, она мило улыбается шокированным девушкам, которые тут же сделали шаг назад. — Я вас не заметила, простите, — Бонхи игриво хихикает и вопросительно смотрит на, кажется, отошедшего на тот мир Тэхена. — А кто это?
— Н-никто!
— Мы д-дорогу спросить.
Восхищенные взгляды тут же сменяются омерзением и ужасом, когда они вновь смотрят на Тэхена. Но затем девушки быстро убегают, о чем-то шепчась и всё еще оглядываясь на подозрительную парочку.
Бонхи позволяет себе хохотать от души, чувствуя, с каким осуждением и раздражением Тэхен смотрит на неё.
— Ты видел их лица?! Такие забавные. Им вообще есть восемнадцать? — режиссер фыркает, делая несколько глотков. — Может, я им мир перевернула? В любом случае, теперь они точно к тебе не подойдут. Ко мне, наверное, тоже. Будут рассказывать подружкам, как встретили невероятно красивого парня, а он, оказывается, любит нюхать трусы своей девуш-…
— Может, тебе этими же трусами рот закрыть?
Пришел черед Бонхи давится и кашлять.
Ладно, один:один.
Режиссер пытается не разлить кофе, пока задыхается. Тэхен смотрел безэмоционально, с нулевым уровнем эмпатии, пока одним глотком выпил свой чертов эспрессо.
У Бонхи защипало на кончиках пальцев, а по телу пробежала до боли знакомая дрожь, когда она на одну крошечную секунду представила, как Тэхен затыкает ей рот её же трусами.
Прочистив горло, тут же отворачивается, боясь, что он заметит, что он поймет, как ей понравилась мысль, как у неё покраснели щеки и как, черт возьми, быстро он может её возбудить.
Бонхи чувствует, как он подходит к ней, как он прижимается к её спине грудью, как он наклоняется к её уху. Горячее дыхание обдает кожу, запах сигарет, смешанный с кофе, проникает в самые легкие.
— Или… можем пойти в ближайшую уборную и проверить, какие на тебе сейчас труси-…
— Тэхен!
Бонхи отталкивает его, чувствуя, как у неё горит всё: лицо, шея, уши.
Но он смеется, наслаждается видом, ничуть не стыдится и показывает, что он не шутит, в отличие от Бонхи. Не дает возможности перегрузиться – берет за руку, тянет вниз, к ручью, пока режиссер пытается отдышаться.
Почему всегда так? Почему он может её запутать, сбить с толку, смутить и разбить, но она его…
Тэхен хотя бы не давит. Молчит, крепко сжимая руку, и тянет вдоль ручья. Бонхи даже не знает, что сказать – просто пьет латте, надеясь, что они больше никогда не вернутся к этому разговору.
Тэхен опускается на каменную ступеньку у ручья. Он хочет снять пальто и постелить для Бонхи, но, замечая его намерения, она машет рукой и, поджав юбку, садится рядом. Кофе уже остыл, но жар изнутри достаточно согревал.
Прочистив горло, она стучит ноготком по бумажному стаканчику.
— Готова к “Бриолину”? — вдруг спрашивает Тэхен.
Бонхи не ожидала. Вопросительно смотрит на Новичка, который безмятежно наблюдал за течением.
— Честно? Нет, — выдыхает режиссер. — Я не думала, что “Бриолин” будет моим последним мюзиклом в университете. Я должна была поставить его на Рождество, и на второй семестр сделать что-то… другое, — Бонхи опускает наполовину полный стаканчик с латте рядом, хмурясь. — Я больше не буду руководить труппой, мы больше не будем сидеть с Чимином над сценариями, больше не будем праздновать в баре, — режиссер кривится, тяжело вздыхая, и смотрит на Тэхена, который неотрывно наблюдал за Бонхи. — Я хочу, чтобы “Бриолин” был моим лучшим мюзиклом за все четыре года. Вдруг я недостаточно работала над ним? Вдруг я что-то упустила? Вдруг чего-то не хватает?
Тэхен мычит в ответ, понимающе кивая.
— Ты сделала невозможное, — он ухмыляется, подпирая голову рукой. — Ты взяла меня на главную роль. Я думаю, что ты достаточно постаралась.
Бонхи фыркает, но не может не согласиться. Охота за Тэхеном оказалась одной из самых сложных задач за все четыре года. Отмена “Бриолина” и планирование “Ла-Ла Ленда” требовали меньше усилий, чем погоня за отчужденным Новичком.
— А ты? Готов?
— С тех пор, как увидел тебя, — усмехается Тэхен, цепляя пальцами край юбки. — Я не знаю, приедет ли мама на выступление. Я знаю, что она хочет быть тут на выпуске…
Бонхи помнит, как они уезжали с Тэгу: Тэхен забрал вещи, но отказывался заходить в дом. Он так и не сказал, о чем они говорили с мамой, но Бонхи видела слезы на её глазах. Новичок оставался бесстрастным, но всё равно обнял её на прощание.
Даже если приедет его отец, режиссер не выгонит их с представления. В крайнем случае, в университете хорошая охрана. Но Бонхи уверена, что папа Тэхена не приедет, как бы сильно его не уговаривала мама.
— Мои родители, кстати, уезжают на выпускной. Анна с Хао останутся дома, но… я бы хотела устроить последнюю вечеринку с труппой, — рассуждает режиссер. — Ты же придешь?
Тэхен ухмыляется.
— Попробую.
Бонхи ловит его ладонь, отцепляет от своей юбки. Сжимает его холодные пальцы, пытаясь согреть. Немного шершавые, но всё такие же мягкие и приятные. Тэхен расслаблен, не выдергивает руку, позволяя касаться и рассматривать.
Помимо “Бриолина” Бонхи думала о них. Что будет с ними после выпуска? Они больше не будут видеться в универе, у них будет намного больше работы и дел. Тэхен займется продвижением в мире картин, Бонхи – в мире театра. Они разойдутся, и… и ей не хочется думать о том, что в какой-то момент их чувства исчезнут.
Режиссер отворачивается, берет кофе, делает несколько глотков. Пока что не нужно переживать о том, что еще не случилось. Вся голова должна быть забита “Бриолином” и только “Бриолином”.
Тэхен вновь переплетает их пальцы, и Бонхи омывает мягкое, нежное чувство умиротворения.
О печеньях с предсказаниями она совсем забыла.
***
Зал полный. Людей больше, чем на “Алладине” или “Ла-Ла Ленде”. Некоторым не хватило мест – зрители стояли, но не уходили. По большей части пришли студенты, но среди аудитории Бонхи заметила профессоров, родителей, родственников. Возможно, она не осознавала, насколько подбила интерес к мюзиклу с самых первых дней, когда взяла на главную роль одного из самых обсуждаемых и нелюдимых студентов во всем университете.
Но люди ведь пришли не только из-за Тэхена. Все знали, насколько “Бриолин” важен режиссеру. Только слепой и глухой не видел и не слышал ажиотажа, что устраивала сама Бонхи в первые месяцы. Как долго проводила пробы, насколько тщательно отбирала актеров, сколько раз переписывала сценарий вместе с Чимином. Отмена и перенос “Бриолина” усилил всеобщую заинтересованность.
Изначально, она хотела поставить “Бриолин” из-за страха, что кружок закроют. Но теперь он стал финальным мюзиклом главы театрального кружка, которая выпускается в этом году, которая уходит из университета и больше не будет руководить тем, что сама и создала.
Бонхи не слышит ничего, кроме собственного голоса. Раздавая инструкции и напоминая о тонкостях сцен, она ходила от одного актера к другому, собирала их группкой или вовсе разгоняла. Бонхи не знала, нервничает она или радуется, но чувства всё равно не позволяли стоять на месте.
Тэхен также был одним из жертв наставления. Бонхи не думала о нем, как о своем парне, но как об актере. Поправляла его черную рубашку, закатывая рукава и расстегивая верхние пуговицы. Бонхи не затыкалась, когда выдернула несколько локонов из зачесанных назад волос, чтобы они падали на черные авиаторы*. Режиссер заставила покрутиться актера вокруг, чтобы проверить темно-синее, облегающие джинсы и туфли.
— …двигайся! Покажи, что ты не просто крутой, но тебе действительно важно, что думает Сэнди. Не теряй самоуверенность, но добавляй мягкость, когда у тебя сцены с Сонгён, — кивает Бонхи, говоря со скоростью спортивного диктора. — Не волнуйся о зрителях. Если вдруг что-то не так – импровизируй. Веди себя, как Дэнни, как…
— Ты такая красивая.
Бонхи осекается, хмурится и смотрит в глаза Тэхена, что скрываются за солнечными очками.
— Что?
— Ты красивая, Бонхи.
Бонхи моргает, как будто только-только проснулась. Опустив взгляд, она вспоминает, что надела костюм цвета свежего капуччино, состоящий из облегающей юбки-карандаша и короткого пиджака с короткими рукавами. Белый воротник, открытые ноги, чистая блузка, лофферы и белый обруч на голове.
Волосы выпрямленные, сияющие. Бонхи ходила вчера к парикмахеру, чтобы ей подровняли кончики и освежили цвет, но она не помнит, сколько сидела в салоне. Всю последнюю неделю она думала о “Бриолине”.
Бонхи сглатывает, поднимая взгляд на Тэхена. Он поднимает очки, мягко улыбается. Он смотрит слишком… влюбленно. Последний раз он излучал столько любви в номере отеля, и сейчас, когда до выступления всего лишь десять минут, Тэхен решает поделиться чувствами?
— Ты не о том дума-…
— Я поцелую тебя на поклоне.
— Что?!
— Ребята, собрались! — хлопки от Чимина кажутся слишком далекими. — Вся труппа выходит на первый номер, Тэхен с Сонгён – готовьтесь к выходу.
Бонхи не успевает остановить Новичка. Не то, чтобы она хотела его остановить, но она хотела прояснить его намерения. Зачем он вообще сказал это сейчас?! Чтобы отвлечь?! Но Бонхи ведь лишь хуже от этого!
Режиссер стоит так, будто она и не режиссер вовсе. Все актеры суетливо подбегают к сцене. Световики настраивают прожектора, звуковики – аппаратуру, гримеры отпускают последних девочек, но готовятся принять Тэхен и Сонгён после первых сцен. Костюмеры выставляют платья, джинсы, рубашки, майки, вспоминая последовательность.
Режиссер, который бегал и наставлял, зависла, наблюдая за труппой.
Чимин щелкает пальцами перед лицом, приводя в чувство. Даже помощник впервые за долгое время не надевал футболки с глупыми надписями, но расхаживал в сером костюме в клетку. Темно-синий галстук в полоску, небесно голубая рубашка и круглые очки с обычными стеклышками вместо линз. Чимин, судя по яркому розовому, что переливался фиолетовым, тоже успел сбегать к парикмахеру.
— Не спим, Бонхи, не спим.
— Тэхен сказал, что он поцелует меня на поклоне.
Чимин кривится, расставляя руки.
— Ты звучишь так, будто он собрался повеситься, а не поцеловать тебя, — помощник хватает за руку и дергает ближе к толпе актеров, что собралось у сцены и повторяли текст. — Поцелует и поцелует.
— Знаешь, мы уже раз десять переспали.
— …
— А еще, он признался мне, и я призналась ему.
— Ёб твою мать. Почему ты мне говоришь всё это сейчас?!
— Потому что я не знаю, когда смогу в следующий раз!
— Ребята пять минут! — кричит Хенджин где-то из толпы.
— Так. Во-первых, я тебя никуда не отпущу после “Бриолина”, пока ты мне всё не расскажешь, — выпятив указательный палец, тоном разъяренного преподавателя предупреждает Чимин. — Во-вторых, черт возьми, ты переспала с Новичком! В-третьих, ты возьмешь и поцелуешь Тэхена на поклоне, ясно?
— Ясно.
Свет в зале гаснет, с колонок доносится музыка. Бонхи с Чимином оглядываются на сцену, хлопают вместе со зрителями. Актеры желают друг другу удачи. Тэхен затерялся в толпе.
Когда первые ноты “Бриолина” касаются зрителей, Бонхи неожиданно жалеет, что не поцеловала Тэхена перед его выходом на сцену. Ведь, если бы не он, никакого “Бриолина” у неё не было, как и лучшего учебного года в её жизни.
Добавить комментарий