— Ты меня растлил! Я была совсем невинной девушкой!
— Ты проявила определенную сноровку во время своего растления!
(с) “Пираты Карибского моря: На странных берегах”
Бонхи решила оставить скетч-бук Тэхена на самый вечер. После домашнего задания, планировки “Ла-Ла Ленда”, плотного ужина и душа, она стояла у раковины в своей ванной и чистила зубы. Постоянно поглядывая на альбом Новичка, что лежал у неё на столе, Бонхи вообще гордилась собой, что смогла так долго продержаться.
Просто если бы она с порога принялась к изучению работ Тэхена, то она бы ничего не успела сделать. Весь вечер забрало бы любование и восхищение талантами Новичка.
Прополоскав рот, снимает резинку с волос и халат. Переодевается в пижаму, жалея, что так и не попросила у Тэхена какую-нибудь футболку. Но ей не хочется обворовывать его. У него и так немного одежды в гардеробе…
Приглушает свет, хватает скетч-бук со стола, кидает его на кровать и сама садится напротив, скрестив ноги под собой. Может, тут будет то же откровение, что и с кассетой? Тэхен умеет поражать.
Бонхи открывает и… сначала ничего удивительного. Наброски людей в автобусе, его собственная кухня, студенческая библиотека, незнакомое режиссеру помещение. Несколько кроликов, птичек, белочек. Содержание похоже на все те прошлые скетч-буки, что Тэхен давал посмотреть у себя дома.
Но затем Бонхи останавливается. Зажимает между пальцами бумагу, но не переворачивает.
Это ведь… она.
Портрет Бонхи. Быстрый, размашистый, неаккуратный. Линии резкие, четкие. Где-то с нажимом, где-то более легкие, воздушные. Бонхи смотрела прямо на зрителя, чуть приоткрыв рот. Взгляд нейтральный, глаза большие, локоны заправлены за левое ухо. Такое ощущение, что Тэхен рисовал по памяти, торопился и боялся, что что-то забыл, что образ режиссера ускользнет у него из головы.
Бонхи сглатывает, чувствуя, как лицо краснеет.
Листает дальше, и там… везде она. Везде Бонхи.
Вот она в берете, чем-то недовольна. Вот она широко улыбается, смотрит куда-то в сторону. Вот она пьет латте, зажимая трубочку между зубами. Вот она задумчиво опустила взгляд, пряча лицо в шарфике. Вот тут вообще вырванная страничка из тетрадки или блокнота и вклеена в скетч-бук. Тэхен рисовал её где-то в полевых условиях, без наличия альбома рядом?
Это всё так… смущает. Здесь так много Бонхи, что она даже не в силах сдержать улыбку. Хихикает в ладошку, продолжая листать, пока не натыкается на автопортрет Тэхена.
Он подпер голову рукой, глаза закрыты. На голове капюшон от его кофты. Волосы черные-черные – он не пожалел грифеля на собственные локоны. Самого Тэхена практически не видно, и, если не присматриваться, то сложно понять, кто это.
Бонхи доходит до последней странички и не может сдержать умилительного вздоха.
Обычные котики, которые трутся друг о друга, но почему-то она видит тут не просто симпатичных животных, но… но себя и Тэхена.
Скетч-бук пахнет грифелем, сухой бумагой и чем-то еще… сигареты? Бонхи прижимается к страничкам, втягивая аромат. Немного веет домом Тэхена: чистотой и хлопком.
Тяжело вздохнув, кладет скетч-бук обратно на кровать, еще раз листает, рассматривая саму себя. У неё столько вопросов. Он же не мог нарисовать всё это за пару дней? Почему он ничего не показывал раньше? Почему решил сейчас?
Неужели боялся? Заставил посмотреть дома в одиночку, ибо не смог выдержать реакции Бонхи вживую? Убежал бы?
Боже. Поверить не может, что Тэхен её рисовал… так много.
Может ли она сфотографировать? Может ли она оставить скетч-бук себе?
Бонхи поднимает взгляд на картину “Жвачки”, что висела у неё над столом. Тэхен подарил её перед тем, как режиссер уходила от него. Он сказал оставить себе, всем своим видом показывая, что ничего объяснять не будет.
Несмотря на то, что Тэхен дразнил Бонхи, он всё равно стал более… нежным, мягким, доступным рядом с ней, что-то всё еще не позволяло ему быть полностью откровенным. Словно он стеснялся чего-то, словно он сомневался в том, достоин ли он чувств, достоин ли он проявлять чувства? Эйфория, что окутала их на выходных, смывала любые барьеры, но они всё равно прорастали обратно.
Бонхи хочет поговорить с ним. Но уже почти десять вечера. Может, он уже спит?
Тэхен был онлайн три часа назад, но он вообще редко заходит. Только если его тэгнут в чатах, или сама Бонхи напишет ему в личку. В любом случае, если она его разбудит, он же не убьет её, да?
Спустя два гудка, он берет трубку.
— Алло?
— Привет! — выкрикивает Бонхи, но тут же шлепает себя по рту. Так волнуется, что не контролирует собственную громкость. Хоть бы её никто не слышал. — То есть… привет, Тэхен. Не разбудила?
— Нет, — удивленно отвечает, звучит бодро. — Всё… нормально?
— Я… я тут это… посмотрела альбом твой, — сглатывает, открывает скетч-бук на своих портретах и ухмыляется, пытаясь сбавить уровень напряжения. — Знаешь… немного жутко. Тут сплошная я.
— Да, — твердо отвечает Тэхен. — Я знаю.
Он слишком легко сознался в преступлении, что не могло не вызвать у Бонхи громкие барабаны в груди.
Тэхен ведь поэтому и отдал ей скетч-бук, да? Как доказательство, как улика.
— Почему?
— Мне нравится рисовать тебя, — говорит Новичок, гремит чем-то.
Он такой… спокойный. Не уходит от ответа, не меняет тему, не говорит заткнуться.
Бонхи знает, что она красная, и рада, что Тэхен её не видит.
— Как… давно ты начал меня рисовать?
— Не помню, — слышно зажигалку, затяжку, дым. — Я уже был у тебя в кружке.
— Ты… еще кого-то рисовал?
Бонхи не знает, почему она это спросила.
Если бы среди собственных портретов она увидела лица других девушек, как бы она отреагировала?
— Нет, — после долгой паузы, тихо отвечает Тэхен.
Режиссер облегченно выдыхает, надеясь, что он не слышит. Зачесывает волосы назад, всё еще рассматривая наброски Новичка. Листает, думая, что бы еще ей хотелось узнать. Не каждый день она получает целый альбом с рисунками себя… к тому же, настолько красивыми и завораживающими.
Тэхен всего лишь делал скетчи, без цвета и правок. Он рисовал в своё удовольствие.
…и лицо Бонхи появилось среди его рисунков еще до того, как он признался ей.
— Тебе… тебе не нравится? — спрашивает Тэхен, немного напрягаясь из-за тишины в трубке.
Режиссер хмурится, несколько раз моргает, смотря перед собой.
— Что?
— Что я тебя рисовал… и рисую.
— Шутишь? Мне очень нравится, — выдыхает Бонхи, падая на кровать и касаясь затылком мягких подушек. — Я просто… не знаю, как реагировать. Но это всё равно не отвечает на мой изначальный вопрос. Причем тут профессор Мин и его…
— Я тебя рисую, когда нам нужно сдавать контрольный рисунок, — вновь чересчур смело выдает Тэхен, делая глубокую затяжку.
Бонхи опять подрывается, садится.
— То есть?
— Последний раз профессор Мин дал задание – сцена с персонажем, где главный объект выделен через цвет и свет.
Бонхи сглатывает, прикусывая внутреннюю сторону щеки и опуская взгляд на скетч-бук Тэхена. Он редко говорил о художестве столь… профессиональным тоном, и слышать его знания так же восхищает, как и видеть.
— …и что ты нарисовал?
Новичок делает затяжку, выдыхает дым. Бонхи пытается представить его на лестничной площадке, там же, где они стояли. Как он смотрит на ночной Сеул, стоя в куртке, как он стряхивает пепел в баночку и думает над ответом.
— Тебя посреди сцены, — тихо говорит Тэхен, и его тон ощущается до безумия трепетным, интимным. — Фон – темный. На тебя падает единственный софит. Твоё лицо и костюм подсвечены. У тебя расставлены руки. Ты улыбаешься, — он выдыхает, сглатывает, а Бонхи, кажется, забыла, как дышать. — Твои волосы, как сладкая вата. Твой костюм – зеленый, как трава. Рубашка с цветами.
Бонхи не видела рисунка, но почему-то она четко могла изобразить линии у себя в голове. Краски, эмоции, композиция. Тэхен дал ей минимум деталей, но она чувствовала рисунок; чувствовала то, что он в него вложил.
Сердце опять так громко стучит. Жарко.
— А обувь? Какая обувь?
Тэхен улыбается, почти смеется.
— Лоферы, черно-белые.
— И сколько же профессор Мин поставил тебе?
— “А” с плюсом, — говорит Тэхен, опять чем-то гремит и шумит. Кажется, снимает куртку. — Даже поставил диагноз: “индивидуальный прогресс и креативность”, — он самодовольно ухмыляется.
Бонхи хмурится, смотря в скетч-бук.
— Почему ты мне не показывал?
— Это семестровая. Я не хотел.
— Не очень хороший аргумент…
— Если бы тебе не понравилось, мне бы пришлось менять. Если бы тебе понравилось, мне бы тоже пришлось менять, — тяжело вздыхая, отвечает Тэхен. — Я хотел отдать свою работу, вне зависимости от чужих оценок… даже твоей.
Бонхи, отчасти, понимает его. К тому же… это ведь его работа, и он сам решает, кому показывать, а кому – нет.
За то короткое время, что она с ним встречается, Бонхи успела рассмотреть в нем некое собственничество. Тэхен никогда не даст кому-то то, что принадлежит ему просто так. На то должна быть веская причина.
— Поэтому профессор Мин назвал тебя романтиком, да? — ухмыляется режиссер.
— Скорее всего.
— Как ты понимаешь, что ты хочешь нарисовать, а что – нет?
— Как ты понимаешь, что ты хочешь поставить, а что – нет?
Бонхи даже не удивляется, что он зеркалит её же вопрос, но закатывает глаза.
— Не знаю. Чувствую.
— Вот и я чувствую, — ухмыляется Тэхен.
Он ложится на кровать. Матрас скрипит, Новичок тяжело вздыхает, поудобнее устраивается. Как бы Бонхи хотелось лечь рядом с ним, вновь ощутить его тепло, его запах, прижаться ухом к груди и услышать, как стучит его сердце.
— Я видела твой незаконченный портрет, — говорит режиссер и листает на нужную страничку.
— Он законченный.
— Ты часто себя рисуешь?
— Нет, — Тэхен звучит несколько раздраженно. — Но преподы просят. Для практики.
Бонхи всматривается в грубые линии его ресниц, в серые губы и крупный, аккуратный нос. Длинные пальцы, густые волосы… но самое главное – вечная усталость. Он не нарисовал свои большие, открытые глаза, которые больше всего завораживают Бонхи, но показал то, насколько же его всё достало, как же ему хочется отдыха.
— Могу ли я оставить себе? Твой портрет. Я очень аккуратно вырву, обещаю!
Тэхен не отвечает. То ли он удивлен просьбе, то ли он смущен.
— Можешь.
Бонхи зажимает телефон между плечом и ухом, осторожно отрывает лист, где на одной стороне портрет Тэхена, а на другой – набросок его жилого дома. Режиссер падает на кровать, поднимает рисунок и рассматривает Новичка, вслушиваясь в его дыхание, зевки и сонное мычание.
У неё вообще сна ни в одном глазу. Бонхи только что узнала… даже увидела, что Тэхен рисует её на постоянной основе. Вообще не уверена, что сможет уснуть. Сердце всё еще колотится, а желание вывалить на Новичка тонну чувств лишь усиливается.
Но нужно сдерживаться.
— Спасибо, что дал посмотреть. Скетч-бук.
— Не за что, — он ухмыляется, опять зевает.
Бонхи представляет, как он трет глаза, как он готовится ко сну, как свет от торшера падает на него.
Она так много думает о нем. Это нормально?
— Извини, что так поздно позвонила.
— Всё нормально. Но я уже буду спать.
— Да, хорошо, — она переворачивается на бок, прижимая телефон к уху. — Тогда до завтра?
— До завтра. Спокойной ночи, Бонхи.
— Спокойной ночи.
Тэхен отключается. Бонхи блокирует телефон, тяжело вздыхает, еще немного рассматривает портрет Новичка прежде, чем встать с кровати и убрать всё на стол. Выключив свет, она ложится обратно, укутывается в теплое одеяло и поворачивается лицом к окну.
Так странно… обычно, в её голове только и крутились мюзиклы, новые идеи о кружке, сценарии и учеба, а теперь среди всего этого хаоса восседает Тэхен, привлекая к себе внимание. Бонхи старается не теряться в чувствах, которые настолько незаметно, но ощутимо поглощают, что это даже немного… пугает.
Возможно, ей и вправду нужно с кем-то поговорить.
Насколько кандидатура Чимина хороша в данном случае?
***
Бонхи просыпается в поту, мокрая и… разгоряченная. Сердце вырывается из груди, перед глазами немного плывет, тело всё еще щипает. Несколько раз моргает, чтобы понять, где она: шторы, комната, кровать. Всё нормально, она у себя дома…
…но воспоминания о сне накатывают той же неожиданной волной, с какой она подскочила.
Тэхен. Бонхи снился Тэхен. И он… он был другим. Он был старше на несколько лет, в костюме. Бонхи тоже была старше, она уже выпустилась с университета, она была взрослой женщиной Такое ощущение, что они вовсе не были знакомы, словно впервые в жизни увиделись.
Трудно вспомнить все детали, ведь мозг то и дело отбрасывает её туда, из-за чего она проснулась, из-за чего… между ног мокро, во рту пересохло, а пижама прилипла к спине.
Бонхи, краснея и тяжело дыша, воспроизводит в голове картинки. Яркие, ощутимые, грязные картинки. Она смакует их, не желая отпускать, не желая забывать, медленно ложится обратно на подушку, сглатывая и смотря в темный потолок. Бонхи хмурится, сгибая ноги в коленях, и не может поверить, что она так сильно возбудилась из-за какого-то сна.
Но ведь… Тэхен старше, и почему-то это не давало ей покоя. Он взял её у себя в машине, на задних сидениях. Он пошло ухмылялся, не был похож на себя, и он… он шептал её имя, он смеялся и, закусив губу, смотрел на то, как он толкается в Бонхи. У него еле заметные морщины, грубая щетина, возмужавшее тело. Всё было настолько реально, что Бонхи пришлось открыть фотографию Новичка, что была на его контакте, лишь бы удостовериться в том, что он действительно не такой уж и старый.
Что это вообще было? И почему? Почему ей так понравилось заниматься сексом с повзрослевшим Тэхеном в машине?
Но это было хорошо… это было очень хорошо, черт возьми. Настолько хорошо, что Бонхи всё еще чувствует, как намокает от одних единственных воспоминаний. Понимает, что ей нужно что-то сделать. Если она не позаботится о себе, то успокоиться и уснуть будет в несколько раз сложнее.
Черт. Неужели она и вправду будет дрочить на Тэхена? Неужели она и вправду будет ласкать себя, вспоминать о нем, представлять, как они, взрослые и зрелые, запираются на задних сиденьях и сходят с ума?
Бонхи рвано выдыхает, сглатывает, поворачивается на бок и зажимает одеяло между ног. Закрывает глаза, опускает руку, проникая под штаны и нижнее белье. Поражается количеству влаги, что она выделяла. Холодно и мокро, вязко и… и Бонхи вздрагивает, когда касается себя, когда вспоминает, как Тэхен трогал её, как он ласкал её пальцами и языком.
Перекатывается на кровати в поисках нужного трения. Задыхается, стонет в подушку, чувствуя, как всё внутри сжимается. Рука болит, бедра двигаются интуитивно, глаза закрыты.
Бонхи думает о Тэхене, видит Тэхена, слышит Тэхена и намокает еще больше, когда кончает себе на пальцы. Всё дрожит, ноги вытягиваются, внизу живота приятно греет. Грудь часто вздымается, перед глазами лишь слегка мутно, но тело расслабляется после желаемой разрядки.
Бонхи приходится сходить в душ и сменить одежду.
Выпивает целый стакан воды на кухне и всё еще не может поверить в то, что только что сделала.
Боже, да ей вообще редко подобные сны снились. Обычно, сюжеты её сновидений граничили с безумным бредом, но чтобы она с кем-то занималась сексом? Может, единичные случаи и были, но тогда Бонхи не запомнила всё настолько четко, настолько детально…
Господи, как на это отреагирует Тэхен? Стоит ли ему вообще признаваться в собственной распущенности, о которой сама Бонхи не знала?
***
Бонхи уснула лишь за час до будильника, и теперь весь день напоминал ей туманный, беспросветный Сайлент Хилл. Неразборчивый шум, головная боль, повышенная сонливость и усталость. Коридоры университета казались длиннее, ступеньки тянулись бесконечно вверх или вниз, а тело… Бонхи вообще думала, что она превратилась в глыбу камней, которую нужно насильно перетаскивать из аудитории в аудиторию.
Пару раз она уснула на парах. Чимин вроде пытался докопаться до истины, но от сонного режиссера вряд ли чего-то добьешься. Бонхи правда старалась следить за лекциями и вникать в новый материал, но глаза сами закрывались. Даже карамельный латте не помогал.
Но вот Тэхен взбодрил лучше двойного эспрессо.
Бонхи заметила его в столовой. Он стоял в очереди с пустым подносом. На голове наушники, на плече – рюкзак. Он в привычных, черных джинсах, зимних ботинках и черной футболке. Поверх – темно-зеленая, плотная кофта, незнакомая Бонхи. Новая, качественная, даже с такого расстояния видно, что Тэхен не пожалел денег на пополнение гардероба.
Режиссер хмурится, не зная, что делать. Она не готова видеться с ним, не готова говорить после того, что ей снилось. Черт, да она даже не взяла его скетч-бук… Бонхи забыла половину тетрадей и учебников, приперевшись в университет с полупустой сумкой. Она настолько плохо соображала с утра, что даже оделась, как попало: серые, спортивные штаны, белое худи на несколько размеров больше самой Бонхи и Найковские кроссовки. Ярко-красную куртку она оставила в гардеробе, и хорошо, иначе она была бы слишком заметной.
Но Тэхену ничего не стоит вычислить режиссера среди толпы, когда он разворачивается с полным еды подносом.
Вот черт.
Нужно было разворачиваться и сразу уходить, а не виснуть в полукоматозном состоянии.
Бонхи не машет, не улыбается – просто идет за подносом и хватает блюда наугад: овощи на пару, булочка с заварным кремом, токпокки и пакетик яблочного сока. Старается не смотреть в сторону Тэхена – идет в противоположную сторону, затылком ощущая его прожигающий насквозь взгляд.
Сегодня нет собрания кружка, у них нет совместных пар, и Бонхи была уверена, что сможет избегать его до конца дня, но… пару месяцев назад, возможно, у неё бы получилось игнорировать Новичка, но сейчас, когда они встречаются, когда Тэхену не плевать на режиссера, её игры в прятки превращаются в невыполнимое испытание.
Как только она садится за стол, он садится напротив, практически кидая поднос рядом с подносом Бонхи.
Он недоволен. Конечно, ведь его девушка неожиданно сторонится его.
— Что такое?
— Ничего, — на автомате отвечает режиссер, смотря в свой поднос.
Новичок хмурится, разламывает палочки, но не приступает к еде.
— Бонхи. Ты ведешь себя странно…
— Ты тоже ведешь себя странно, — защищается, почти огрызается, что удивляет Тэхена. — Ты всегда ведешь себя странно.
Новичок молчит. Немного в шоке. Бонхи тоже в шоке, но она не может признаться в собственном грехе. Нет-нет. Мало того, что ей стыдно, так еще и неизвестно, что на это скажет Тэхен.
Он прищуривается, наблюдая, как режиссер активно поглощает токпокки вместе с булочкой. У него на подносе гедза, кимчи, удон с овощами и баночка спрайта, которую он даже не открыл. Видимо, Тэхен не собирался кушать, пока не разберется в Бонхи.
— У тебя опять месячные?
Вопрос прозвучал менее грубо, чем полгода назад, но Бонхи всё равно покраснела и с возмущением посмотрела на Тэхена.
— Н-нет! Они через неделю…
— Тогда что такое?
— Я же сказала. Ничего, — хмурится Бонхи и опять утыкается в свой обед.
— Нет, ты врешь.
— Я не вру.
— Врешь, — Тэхен скептически поджимает губы. — Ты меня избегаешь.
— Я не избегаю тебя.
— Бонхи, — он делает глубокий вдох и медленный выдох, видимо, стараясь не сорваться. — Что произошло? Почему ты не хочешь мне сказать? Я же знаю, какая ты, когда…
— Я мастурбировала на тебя сегодня ночью, — выпаливает режиссер, в упор смотря на Тэхена. — После того, как мне приснилось, что мы занимаемся с тобой сексом в машине. Всё? Доволен?
Фух. Ну всё. Выхода назад нет. Он сам напросился.
Бонхи чувствует, как лицо горит, а шея покрывается красными пятнами. Пульс отдаёт в ушах, а живот резко отказывается принимать пищу. Бонхи нервно облизывает губы, опускает взгляд обратно на поднос. Нога трясется, голова трещит.
Но Тэхен молчит. Казалось, что он застыл. Не дышал.
— Что… ты сейчас сказала? — тихо, почти хрипя уточняет Новичок, и в его тоне проскакивает что-то опасное, что-то… незнакомое ранее Бонхи.
— Я… — мучительно стонет, откладывает палочки. Отрицать нет смысла, и лучше всё ему разъяснить. — Ты мне приснился. Мне приснилось, что ты, взрослый, занимаешься со мной сексом в машине. Мне… мне вообще такого с тобой никогда не снилось, честно. Помню, как-то приснилась Ханби, но тогда, просыпаясь, я ощущала себя ужасно, отвратительно… а с тобой, — Бонхи шумно выдыхает, зачесывает волосы назад, всё еще не решаясь посмотреть Новичку в глаза. — Ты… впервые мне приснился так, и я… я не знала, что делать.
Тэхен медленно кладет палочки на стол. Он сглатывает, пристально наблюдая за очередным словарным потоком режиссера. Несколько раз моргает, ведет челюстью и смотрит себе в тарелку.
О чем он думает? Неужели ему… противно такое слышать? Представлять?
Бонхи наклоняется чуть вперед.
— Я не хотела тебе говорить, но я…
— Дело не в этом, — режет Тэхен, смотря на режиссера исподлобья. — Ты… ты должна понимать, что на меня это тоже… влияет.
Бонхи хмурится. К чему он клонит?
Но взгляд сам падает вниз.
Блять. У него… встал?!
Что?!
Бонхи вздрагивает и вновь смотрит в потемневшие глаза Тэхена. Он молча наблюдал за режиссером, на его лице не было ничего, кроме желания. Желания, которое она уже видела, которое он не скрывал, когда они были у него дома, наедине.
Бонхи выдыхает, нервно облизывая губы. Тэхен кратко приподнимает бровь. Они смотрят друг на друга слишком долго… шум в столовой уходит на второй план, и вездесущие студенты превращаются в расплывчатые силуэты, которые не имеют никакого значения ни для режиссера, ни для Новичка.
Он думает о том же, о чем и она?
Бонхи трется коленкой о коленку, чувствуя пощипывающее возбуждение. Дело не во сне, не в тех грязных картинках, а в Тэхене, который сидел прямо напротив неё и смотрел так, будто он уже уничтожал её на этом самом столе.
И чем дольше они молчат, чем дольше сидят, тем меньше времени у них на то, чтобы решить…
Бонхи прочищает горло, понижает голос. Тэхен внимательно слушает.
— У… у меня есть ключи от актового зала. Там… сегодня никого нет, — режиссер неуверенно отворачивает взгляд, понимая, что смущается. — Хочешь, я… хочешь, я отсосу те-…
— Йоу, Тэхен, Бонхи! А чего это вы так в уголку, от всех вдалеке? Что, начали встречаться, и теперь можно отдаляться от стаи? — Чимин кидает свой поднос и возмущенно скрещивает руки на груди. Впервые в жизни Бонхи было плевать, что у него там на футболке написано. — Вы вообще знали, что так нель-…
— Чимин, прикроешь на паре? — прерывает режиссер, в упор смотря на помощника.
Чимин хмурится, поглядывая то на Бонхи, то на Тэхена.
— Чего? С чего это я…
— Прикроешь её на паре, — рыкает Тэхен, хватает Бонхи за руку и тащит прочь из столовой.
Они даже подносы не убрали.
Новичку плевать на вопросительные взгляды и окружающий их шепот. Все прекрасно видят, как он держит режиссера за руку, какую ауру он источает, как он пугает и отпугивает. Бонхи клянется, что слышала, как кто-то высказал свои сожаления, а кто-то осуждающе фыркнул, говоря, что “отношения с Ким Тэхеном ни к чему хорошему не приведут”.
Хотелось остановиться и сказать, что они ничего не знают, но Бонхи была больше заинтересована в том, чтобы прогулять пару и запереться со своим парнем в актовом зале.
То есть… его действительно настолько легко возбудить? Бонхи ведь ничего такого не сказала, она даже не описала то, что делала с собой. Просто призналась в том, что мастурбировала на него, что он ей снился. Почему он так… завелся?
Занятное зрелище.
Добавить комментарий